Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века - [97]

.

Итак, в контактах России с Гёттингенским университетом, завязавшихся в XVIII в., по своему значению преобладали научные командировки, которые дали возможность вырастить для России немало замечательных ученых. Будучи изначально не столь популярным в среде российской дворянской аристократии, как Лейден и Страсбург, Гёттинген в то же время привлекал тех представителей дворянства, которые стремились к глубоким занятиям наукой. Большую долю студентов здесь составляли и русские немцы, причем, в основном, будущие врачи, что говорило о высоком признании гёттингенской медицинской школы в Европе, прежде всего, благодаря А. Галлеру и его ученикам. Значительный отрезок контактов России с Гёттингеном проходит под знаком участия в них А. Л. Шлёцера, фигура которого соединяла гёттингенский и петербургский ученый мир. Поэтому неудивительно, что именно в Гёттингене в XVIII в. больше, чем в других университетах, можно наблюдать развитие интереса ученых к научному изучению России, что стимулировало дальнейшие университетские контакты, которые продолжились уже в начале XIX в.

Peregrinatio academica

В целом, бросая взгляд на «золотую пору» в развитии студенческих поездок в Европу, наступившую в эпоху Екатерины II, следует заметить, что если начало ее царствования ознаменовалось крупными командировками студентов в немецкие университеты, то затем их ряды пополнялись в основном уже без участия правительства. Общую динамику поездок 1760—1780-х гг. можно разделить на две волны, охватывавшие 1765–1775 и 1778–1786 гг. соответственно (см. Введение, рис. 1, 2, 5). Пик первой волны пришелся на 1765–1767 гг. (всего тогда уехал 61 студент) и, как теперь ясно, непосредственно связан с предпринятыми в это время посылками студентов за казенный счет. Пик второй волны в 1779–1781 гг., напротив, показывает успех мер правительства по стимулированию интереса к высшему образованию и появлению отклика в самом русском обществе: в матрикулы немецких университетов за эти три года был записан 51 студент из России, большинство среди которых — 34 студента — носили русские, а 17 студентов — немецкие фамилии, и при этом только пятеро из них были командированы за казенный счет.

Такая тенденция говорила о появлении у российского дворянства последней трети XVIII в. осознанного желания дать детям европейское университетское образование, причем внеотносительно возможности применять его напрямую на службе, но именно как элемент воспитания просвещенной личности XVIII в. Немецкие университеты выступали в это время реальной альтернативой недавно родившемуся отечественному университетскому образованию: ведь если учиться в Германию тогда выезжали от 15 до 25 человек в год, то и единственный в России Московский университет едва набирал за год такое же число поступивших студентов (среди которых, впрочем, напротив, дворян было немного).

Проанализированные выше университеты — Лейпцигский, Лейденский, Страсбургский и Гёттингенский (к которым нужно добавить также и Кёнигсбергский, чья роль как ближайшего к России и первого «остановочного пункта» на пути в Европу в 1760—1780-е гг. сохранялась) — являлись важнейшими для студенческих поездок из России в Германию во второй половине XVIII в., принимая на себя в этот период свыше 80 % от всего потока студентов. Остальные же поездки распределялись еще по полутора десяткам университетов, преимущественно в протестантской части Германии. Такая картина распределения студентов не вполне соответствовала общим данным посещаемости немецких университетов того времени (где лидировал Галле, на втором месте шел Гёттинген, за ним Иена и Лейпциг, а Страсбург, Кёнигсберг и Лейден по числу студентов находились позади), но отвечала именно особенностям отношения русского общества к немецким университетам, т. е., с одной стороны, представлениям дворянства о воспитании просвещенного человека, с другой, нуждам образования русских ученых и врачей. Осознанный выбор конкретного университета, производившийся для обеих этих категорий, приводил к тому, что внимание из России было с самого начала устремлено к наиболее передовым формам университетского образования, т. е. на те университеты, в которых шли процессы модернизации, развивались идеи Просвещения и происходило формирование серьезных научных школ. Поэтому и через «обратную связь», благодаря тем представлениям об университете, которые привозили с собой возвращавшиеся из Германии студенты, в Россию проникали лучшие черты, которые смогли воплотиться в немецком университетском образовании, влияя, тем самым, на его развитие на отечественной почве. В качестве примера здесь можно еще раз вспомнить о проекте устава российских университетов, представленного императрице Екатерине II в 1787 г. О. П. Козодавлевым. Одно из звучавших в нем доказательств необходимости открытия в России собственных университетов, основанных на передовых зарубежных образцах, состояло в том, что только таким способом можно перевести поток студентов, уезжающих из России для продолжения учебы (который Козодавлев уже в то время оценивал как весьма значительный), обратно на родину