Русские - [89]

Неудивительно, что такая политическая обработка является сильно действующим одурманивающим средством. И в армянской деревне, и в Баку, и в Москве, и в Мурманске мне доводилось слышать, как ретивые малыши с энтузиазмом распевают песни о Ленине. Наш собственный сын Скотт, придя в один прекрасный день из детского сада, заявил: «Царь был вроде английского короля, но команда Ленина была сильнее, и Ленин выиграл!» Когда я рассказал об этом советскому дипломату, он с улыбкой заметил: «Дайте срок, и мы сделаем из него большевика». Четырехлетний племянник одного нашего русского приятеля, крайне возбужденный зрелищем праздничного салюта, спросил у матери, можно ли и ему выстрелить. Она разрешила, и этот крохотный человечек, выстрелив, воскликнул: «Слава Коммунистической партии Советского Союза!», дав таким привычным детсадовским способом выход праздничным волнениям. Один писатель рассказал, что ему было не очень весело, когда однажды он услышал от своей трехлетней дочурки такой выговор: «Дядя Ленин велел чистить зубы каждый день, а не так, как ты это делаешь». Но когда он попытался использовать имя Ленина для укрепления семейной дисциплины и потребовал, чтобы девочка слушалась, иначе «Ленин ее съест», инцидент привел к нежелательным последствиям. Дочка, очевидно, передала эти слова воспитательнице, и та сурово сказала матери, что не следует говорить с ребенком о Ленине в таких выражениях. Но самое большое потрясение выпало на долю супружеской пары из Швеции, отправившей своего шестилетнего сына в советский детский сад. Пожелав однажды выяснить, как ребенок относится к авторитету родителей, они спросили его, кого из взрослых он уважает больше всех. Вместо того, чтобы в первую очередь назвать мать или отца, он ответил: «Ленина». «Ну, а потом кого?» И мальчик стал перечислять всех по нисходящей партийной иерархии — от Брежнева до секретаря райкома партии, — не упомянув родителей.

Чувство коллективной ответственности, дисциплинированность, привычка к коллективной деятельности, заложенные в детском саду, продолжают развиваться в школе — и на уроках, и в последовательно сменяющих друг друга детских организациях: дети становятся сначала октябрятами, потом юными пионерами, затем комсомольцами. Пионерам (9—14 лет) прививают этику бой- и гёрл-скаутов, этику «добрых дел» в школе и обществе. Но есть и существенное отличие — все, чему их учат, вся их деятельность имеет ярко выраженную политическую окраску, достигающую максимальной насыщенности при приближении коммунистических праздников. Научный работник лет двадцати пяти вспоминал, как он, будучи одиннадцатилетним пионером, увлекался революционной романтикой книг о мальчике по имени Тимур. В этой книге борьба Красной Армии против фашистов во время Второй мировой войны переплеталась с подвигами Тимура и его команды, с их тайными добрыми делами: возвращением хозяйке потерявшейся козы, помощью в борьбе с плохими мальчиками, ворующими яблоки в чужих садах, и шефством над семьями женщин, мужья которых ушли на фронт. В настоящее время деятельность Тимура и его команды ставят детям в пример, воспитывая в них самопожертвование, патриотизм, стремление к подвигам во имя общества. «Помню, в каком я был ужасе. — продолжает свои воспоминания научный работник, — когда узнал, что капиталисты поощряют своих детей к мелкой случайной работе ради заработка. Я и теперь не считаю, что это хорошо. Как-то в центре Москвы группа американцев попросила меня показать им дорогу. Поскольку в школе я научился с грехом пополам понимать по-английски, я смог с ними объясниться, и проводил их до дома, который они искали. Я почувствовал себя страшно оскорбленным, когда они предложили мне какую-то мелочь».

Классическим пионерским героем и мучеником является Павлик Морозов, четырнадцатилетний мальчик, который донес на собственного отца, заявив, что тот укрывает зерно от государства. Дело было в 1932 г., в жестокий период коллективизации сельского хозяйства, и мальчик был убит кулаками, противившимися коллективизации. Потом партия причислила Павлика к лику бессмертных. Теперь он прославляется меньше, чем во времена Сталина, но в клятве юных пионеров до сих пор говорится не только о необходимости выполнения гражданского долга, но и о политической сознательности детей: «Пионер верен своей Родине, партии, идеям коммунизма… Пионер подражает героям военного и трудового фронта. Пионер хранит память о погибших борцах и готовится стать защитником Родины…»

В классах множества советских школ суще, чует система так называемой самодисциплины, которая на практике представляет собой систему узаконенного ябедничества, когда один из детей — звеньевой — докладывает учителю о поведении детей, сидящих с ним в одном ряду. В классах, где учились Лори и Дженни, такого, по их словам, не было, но в других школах это встречается сплошь и рядом. Одна русская мама так описала мне эту систему: «Каждое утро учитель требует рапорта; встает первый звеньевой и говорит: «Саша сегодня опоздал в школу»; потом докладывает второй: «А Надя сделала не все уроки»; третий: «Петя подрался с Мариной, и у него грязная рубашка». Существует и другая система — так называемое