Русские - [167]

К тому моменту, когда рассказ Вениамина подходил к концу, все сидевшие за столом уже были с ним согласны. Несмотря на все их презрение к советской пропаганде, патриотические чувства военных лет были им понятны. Люди постарше, те, кто мог еще помнить войну, разделяли точку зрения рассказчика. Я и из других источников знал, что так мыслит далеко не один, отдельно взятый, преуспевающий ученый-еврей лет шестидесяти, но и люди из самых разных слоев общества. «Война — это было время, когда поэты писали свои стихи искренне», — сказал лингвист лет пятидесяти с лишним, не относящийся к числу приверженцев системы. Да и вообще я нередко слышал, как люди говорят о войне не только как о периоде страданий и жертв, но и как о времени, когда каждый ощущал свою причастность к событиям и испытывал чувство солидарности со всей страной. Война означала смерть и разрушение, но она продемонстрировала и непоколебимое единство, и непобедимую силу народа. И память об этих совместных тяжелых испытаниях и победе в войне, которую народ называет Великой Отечественной, является основным источником яркого советского патриотизма в наши дни.

В эпоху, когда патриотизм в чистом виде встречается все реже и вызывает все более скептическое отношение, русские, наверное, самые страстные патриоты в мире. Безусловно, глубокая, прочно укоренившаяся любовь к своей стране — наиболее мощная объединяющая сила в Советском Союзе, наиболее важный элемент в той смеси лояльности, которая цементирует советское общество. Для людей других стран, не имеющих четко провозглашенной политической идеологии, это может звучать общим местом. Правда, и до революции горячий национальный патриотизм был характерной чертой русских. В наше время парадокс заключается в том, что Ленин и другие вожди революции — лишь немногие из них были русскими по происхождению — стремились сломать эту традицию. «Мы — антипатриоты», — писал Ленин в 1915 г. Большевистская концепция мировой революции и объединения пролетариев всех стран исключала узко националистические привязанности как ересь. Только Сталин, искавший пути объединения народа в борьбе с нашествием нацистской армии, сознательно раздувал националистический пыл русского народа. Начиная с 1928 г., года первого пятилетнего плана, а затем в 30-е годы, он постепенно прививал восторженное отношение к русским национальным героям эпохи царизма. А в годы войны он был настолько одержим идеей воспитания патриотических чувств, что даже вернул права ранее гонимой православной церкви. Он и патриарх Всея Руси обратились по радио с призывом к народу. И после войны, когда энтузиазм к идеям коммунизма стал убывать, патриотизм усилился, и теперь национализм — более притягательная сила и понятие, насыщенные большим содержанием, чем марксистско-ленинская идеология. «Национализм, горячая любовь к отечеству заменили все другие формы веры», — сказал мой приятель, молодой научный работник. Если в этом высказывании и было преувеличение, то весьма незначительное. «Отнимите у народа национальный патриотизм, и что останется? — продолжал он. — До революции русские верили в три вещи: в бога, царя и на третьем месте — только на третьем! — у них было отечество. После революции, особенно в 20-е, но еще и в 30-е годы, люди верили в социалистический пролетарский интернационализм. Проповедовать русский национализм («Мы, русские, — против них») считалось ошибочным, и из-за этого могли быть неприятности. Но во время войны Сталин сделал упор на национализм. С тех пор национализм стал расти. Теперь у народа нет ни бога, ни царя, ни социалистического интернационализма. У них есть Россия, Родина, и партия широко эксплуатирует такие чувства».

От других я тоже слышал о том, что советские руководители весьма умно и часто играют на чувстве любви к родине. Однако это требует большой осторожности, поскольку в силу исторических причин существуют трения между истинно русскими и представителями других национальностей — грузинами, армянами, литовцами, узбеками, которые составляют теперь большинство населения Советского Союза и нередко в узком кругу сетуют на политику русификации своих республик. Вторая мировая война — очень ценный козырь в пропаганде, потому что сама суть ее привела к стиранию граней между преданностью русских по происхождению своей матушке-России и привязанностью национальных меньшинств к своим территориям. Это позволяет пропагандистам говорить о лояльности всех этих народов в целом по отношению к Советскому Союзу — их общей родине и затушевывать различия между патриотической гордостью по поводу военной победы народа над нацизмом и политической преданностью советской системе. Таким образом, пропаганда, связанная с Великой Отечественной войной, сливает воедино патриотизм и политику.

С той же целью советская пресса прославляет сегодня советские достижения в завоевании космоса и победы советских спортсменов на международной арене. Спорт высокого класса является в Советском Союзе не развлечением, как на Западе, а частью политики. Именно поэтому советские спортивные организации так широко финансируются государством, а наиболее выдающиеся спортсмены получают негласную надбавку к зарплате и крупные единовременные премии, особенно если зарабатывают золотые медали за границей. Спортсмены-чемпионы доказывают превосходство социализма, построенного в Советском Союзе, — такова официальная линия партии. Не случайно Советы часто оказываются единственной страной, которая пользуется любой возможностью — будь то Олимпийские игры или другие международные соревнования, — чтобы настаивать на праве исполнить национальный гимн, поднять национальный флаг, пройти торжественным маршем или провести другую церемонию, импонирующую национальным чувствам и поддерживающую в советских людях пламя патриотизма и национальной гордости. Спорт, как и Вторая мировая война, — прекрасная основа для пропаганды такого рода.