Русские сказания - [33]

Таким образом, в мае начинались Русалии, бывшие, в общем, возрождением славянского сонма богов в ночи, ибо днем царило христианское представление о Боге, и продолжались эти Русалии до 20-х чисел июня, когда был день Равноденствия. Что народ сохранил некоторую память об этом, видно из факта, что в первые ночи мая, с вечера у криниц, текших из-под горы в Антоновке, лежали букеты цветов, дар Русалкам. На горе же ребята разводили большой костер. Взрослые смотрели на это как на «детскую забаву» и не возбраняли детям в этом участвовать. В Юрьевке костер был из дуба, а к нему добавляли еще сноп с прошлого года. Сначала с песнями зажигали сноп, а потом клали на него дубовые дрова.

НРАВСТВЕННОСТЬ КРЕСТЬЯНСТВА

Редки были случаи безнравственного поведения крестьян или их детей. Иногда возникали конфликты, но скорее на почве недостатка воспитания, да и самое воспитание было иным, чем у образованных людей, стремившихся, как они думали, воспитывать детей «по-европейски». На самом деле это было, конечно, просто русское воспитание. Среди крестьянства же редко попадались случаи половой распущенности. Редки были кражи или убийства. Об этих убийцах говорили с ужасом, как о чем-то невозможном и неприемлемом. Девушки содержали себя в чистоте. Парни спорили друг с другом, показывая силу, но дрались редко, а если дрались, то обыкновенно за ту или другую девчонку, жившую на их улице. Особенно тяжким нарушением Закона Божья считалось оскорбление родителей. Если же кто поднимал руку на своих родителей, того общество считало «поганым». С ним не водились. Его принимали с опаской «на улицу», т. е. в собрание молодежи, которая танцевала и пела по вечерам. Без песни в те времена деревни не было! Вечером слышны были песни, как только молодежь управлялась с работой. В мае песни слышались до самого утра.

Неизвестно, когда молодежь отдыхала. На заре она уже шла и ехала на сенокос, на баштаны, поля. Вечером после заката солнца возвращались, уже по дороге заводя песни. Загорали девки и парни в это время дочерна. Однако девки все пользовались специальными дешевыми «крэмами», чтоб лицо оставалось белым. На ночь они его обильно смазывали сметаной, медом, лимонным соком, а днем надевали платки на голову, опуская конец на лицо от солнца. Почти все носили соломенные шляпы в поле. Обычно миловидность, а иногда и незаурядную красоту сохраняли они до первых годов замужества, а затем, годам к 30, отцветали. Тяжелые полевые работы убивали красоту. Однако девчонки от 15 до 25 лет прямо сверкали красотой. Здоровье в них было столь крепким, что не могло идти в сравнение со здоровьем городским. Нравственность, говорят, зависит от здоровья. Если это верно, то крепкое здоровье и делало мужиков нравственными. Однако все они глубоко верили в Бога, и, вероятно, вера и была источником как их здоровья, так и нравственности. Старые, столетние деды были не редкость. Они сидели на завалинках у домов, грелись на солнце, вели беседы друг с другом, рассказывали, «как люди жили в старовину», и следили за детьми. Старухи больше качали младенцев, матери которых были в поле, давали им «соску» — бутылку молока, хлебный мякиш, завязанный в чистую тряпочку, укладывали спать. Старухи тоже иной раз рассказывали детям, но больше сказки, чем о прошлом. Прошлое было дедовской привилегией. От этих старых дедов и нам пришлось многому поучиться, чего ни один городской житель не знал. Этния наша ведь была при земле, в деревне. В городе она исчезает. Обычно дед, начиная свои слова, говорил: «Слава Богу! День добрый! Солнышко печет. Старым костям хорошо…» Потом незаметно переходил на нравоучения, слова о прошлом: «Теперь и люди стали жидковатыми! Теперь — не то. Бог знает, до чего доживутся, и мне так думается, что Страшный Суд скоро… Не по-Божьему стали жить люди!» Иной из таких дедов был столь авторитетен в семье, что его мнения все боялись, даже взрослые мужики, у которых у самих бороды до колен были! Старший Демьян с хутора в Антоновке был всем известен. Ежели он скажет: «Пошли оттудова, ребята! Чего вам там толочься?», так все и уходили. Никому просто в голову не приходило с ним спорить. А Демьян, бывало, и старых дедов пробирал! И те тоже молчали, потому что Демьян был 93 годов. Уважение к старшему было полное. Нам кажется, что эти деды и были главными хранителями нравственной традиции в деревне.

Священник настаивал на нравственности, а деды — на этике, но тоже не без религиозной подоплеки.

Возражать такому деду, а еще, Боже упаси, выругать его было столь тяжким нарушением законов, что такого человека начинали сторониться.

Нравственно деревня стояла выше города, где были разнузданные пролетарии и где люди пили горькую без всякого повода. В деревне если пили, то ради праздника либо по семейному случаю, а так, зря, не пили. Пьяниц было один-два на всю деревню.

СВЯТАЯ ЕКАТЕРИНА

Святая Екатерина почиталась девушками особенно. Те из них, что мечтали выйти замуж, обращались к ней. В Екатеринин день на заре, до света, надо было подняться, выйти в сад, нарезать пучок-другой вишневых веток и сказать: «Святая Екатерина, дай милого, дочку, сына!», а затем отнести ветки в зимнюю горницу (чистая половина хаты, где принимают в праздники гостей), поставить в кувшин с водой и, меняя воду каждый день, ждать до Рождества. Если цветы появятся к Рождеству, значит, Святая услышала молитву и будет по желанию молившейся. Если цветы запоздают на день, выйдет замуж, но позже, а если вовсе не расцветут, останется в девках. Обычно цветы расцветали к Рождеству. Все девушки шли в церковь на Рождественскую утреннюю обедню с цветами в платочке и там их оставляли перед иконами или приносили обратно домой. Эти вишневые цветы посреди зимы, снега, на Рождество были просто чудом! Особенно их любили дети, которым цветы всегда говорят больше, чем взрослым. Я на них смотрел в детстве, как на чудо. Вишневый цвет был непременно на нашем рождественском столе среди белых и синих гиацинтов, апельсинов, яблок и груш. Вишневые ветки в белых цветах, чуть пахнувшие медом, весной, в самый разгар зимы — милое видение будущего! Целый месяц стоят они в кувшине, и на Рождество появляются цветы.