Русские народные сказки Сибири о богатырях - [4]
Охотничьими впечатлениями навеян образ героя у тункинских сказочников Д. С. Асламова, А. А. Шелиховой, И. И. Сороковикова (брата Магая). В сказке «Иван-охотник» А. А. Шелихова прямо подчеркивает основной промысел Тункинской долины: «Стал народ за ем преследовать, где и че Иван берет, стали у его хорошие лошади, хороша изба, на свою занятию, на охоту, не ходит, где и че берет»[15]. Все побывальщины И. И. Сороковикова, касающиеся тайги, охотников, охоты (встреча в тайге с медведем, охота на белку, рассказы о случаях на охоте), легко отделить от сказки: в них много достоверного, правдоподобного, но не меньше и вымысла, фантазии.
Своеобразно разработан в сказках образ женщины. В Сибири на первых порах было очень мало женщин. Нами, например, в 1969 г. записаны в Амурской области воспоминания о тех временах, когда из-за малого числа женщин приходилось невесту покупать родителям жениха. Известна челобитная, в которой излагается просьба прислать женщин[16]. Поэтому женщина в Сибири была более независима, чем в Европейской части России. Это отразилось и в сказке. Кроме того, на разработку женского образа в ряде случаев оказали влияние сказки других национальностей, сохранивших отголоски матриархата. Наиболее яркие женские образы разработаны в сказках Н. О. Винокуровой.
В сказке Чимы «Иван Кобыльников сын» героиня вопреки традиционному развертыванию известного сюжета не сдается под угрозами мнимых «героев», а терпит невыносимые лишения, оставаясь верной своему мужу. Очень трогательна картина свидания героини с мужем. М. К. Азадовский отметил, что ее можно отнести к лучшим страницам русской сказочной поэзии[17]. В этой же сказке с большой глубиной выражена идея материнства.
При описании внешности героини, которая обычно характеризуется эпическими формулами и постоянными эпитетами, нередко явственно проступает местный взгляд на женскую красоту. Например, в сказке Магая «Жар-птица и царь Ирод»: «Ударились о землю и стали девицами, каких никто никогда не видел, — ни в сказке сказать, ни пером описать. Глаза черные, щеки алые, косы до пят, ручки белые, ну, словом, писаные красавицы, одна другой красивее»[18].
Герой действует в знакомой сказочнику и окружающим обстановке. Молодой охотник живет у таинственного старика за каменной стеной. Вот он открывает дверь в стене, выходит на волю — и перед слушателями знакомый таежный пейзаж. Иван купеческий сын, желая заняться своим «прежним ремеслом»- охотой, просит старушку: «Приготовь мне, бабушка, котомочку, я займусь опять прежним ремеслом… Взял Иван купеческий сын котомочку и старую заржавленную винтовочку и пошел он в лес охотиться»[19].
Путешествие, бродяжничанье — обычное занятие героев сибирских сказок. Иван купеческий сын «пришел на базар, купил котомочку сухарей, котелок, повареночку, все это привязал к котомочке и пошел в лес. Давай ходить по лесу»[20] (сказка Магая «Чудесная винтовка»). В сказке «Жар-птица и царь Ирод» героя собирают в дорогу: «Напекли ему разных подорожников, полный куль пельменей да пирожков наклали, сухарей насушили, на всякий случай арушень дали, и отправился он в дорогу дальнюю»[21]. На эту черту сибирского колорита указывал Л. В. Гуревич в творчестве Н. Н. Мурашева, П. А. Петренко, П. Г. Кибирева[22].
«Бродяжья стихия, — указывал М. К. Азадовский, — сказывается в сибирских сказках (особенно в ленских и забайкальских) большим количеством скитальческих мотивов. Сплошь и рядом в различных трудных случаях жизни, когда приходится спасаться от несправедливого гонения, герои уходят в лес, „тайгу“, бродяжить или „странствовать“[23]. Позднее эти наблюдения в отношение ленских сказок были подтверждены и углублены Е. И. Шастиной, которая впервые в сказковедении поставила вопрос об особой социально-биографической типичности, вообще характерной для определенной части сибирского и, в частности, ленского населения начала столетия, вынужденного жить бродяжничеством, добывать пропитание какими-либо случайными способами»[24].
В сибирских сказках реалистически описываются трудности пути. Сложно приходится бродягам в условиях сибирской тайги.
С мотивом скитальчества связан мотив приюта прохожего. «Вышел Иван купеческий сын в одну деревню, деревня была ему незнакомая. Он попросился у одной старушки ночевать. Вечером он со старушкой досидел допоздна. Он рассказал ей свое похождение, она тоже рассказала про свою молодость как она жила, и случайно рассказала ему про государство, — не то сказка, не то быль, — что есть у царя дочка неописанной красоты»[25]. Это типичная для Сибири картина ночевки в чужой деревне, ночные разговоры с хозяйкой. И далее, очутившись в царстве красавицы, герой опять стал искать приют: «Пошел по улице и думал, где бы в таком укромном месте устроиться на квартирке. Он нашел одинокую старушку и стал проситься на квартиру. Она его пустила»[26].
Местный колорит в сибирских сказках сказался и на передаче пейзажа. Обычно в сказке пейзаж, как правило, отвлеченный, нереальный, застывший (крутая гора, дремучий лес, синее море, непроходимые болота). В сибирских сказках довольно часто дается яркая картина местной природы, одним из характернейших элементов которой является тайга. Герои любят тайгу, охотятся в тайге, блуждают по тайге. Тайга спасает их в критические минуты, тайга становится местом действия.
