Русские народные сказки Сибири о богатырях - [2]

Историческая жизнь сказки зависит от действительности; сибирская действительность расширила функцию сказки: сказка здесь не только была духовной пищей, но и давала пропитание сказочнику. Прекрасное знание сказок рассказчиками, их умение сориентироваться в многообразии сюжетов и отобрать нужный материал, удачные импровизации — все это способствовало созданию сложного по сюжетному составу произведения, которое при частом повторении закреплялось и становилось достоянием сибирской традиции. В книге известной сибирской исследовательницы Е. И. Шастиной «Сказки и сказочники Лены-реки» наглядно показано, как соединял в одно повествование несколько сюжетов сказочник Ф. Е. Томшин — «живое олицетворение той самой, типичной ленской сказительской школы», о которой писал еще в начале века М. К. Азадовский. Е. И. Шастина характеризует Ф. Е. Томшина как мастера «не только сложных сплетений и повторов. Так умело затянуть рассказ никто из его знакомых посказителей не может. Не два, а пять дней рассказывал Филипп Егорович одну и ту же сказку»[4].

Таким образом, специфика бытования русской сказки в Сибири имела большое значение при формировании локального репертуара, способствуя широкому распространению волшебно-фантастических сюжетов. Особые условия жизни сказки на новом месте оказали влияние и на ее форму, вызвав тенденцию к созданию многосюжетных произведений, к соблюдению сказочной обрядности. В Сибири создалась своеобразная сказительская школа, яркие представители которой бережно сохраняли сибирскую сказочную традицию.

Многие факторы оказали влияние на русскую сказочную традицию Сибири. С первых шагов своей жизни на новом месте русский засельщик оказывался в тесной взаимосвязи с различными народами, народностями и племенами, населявшими Сибирь. Эта взаимосвязь отразилась как на материальной культуре, так и на духовной, в том числе на фольклоре.

Своеобразие русского сибирского населения обусловлено прежде всего смешением пришлых русских с аборигенами. Такое смешение было неизбежным, потому что первые засельщики-мужчины, оседая на местах, нередко брали в жены местных женщин. Впоследствии то же наблюдалось у казаков, присланных для охраны и освоения восточных земель. Крещение же местного населения сделало смешанные браки обычным явлением.

При изучении фольклора русского населения Сибири обращают на себя внимание факты не только сосуществования фольклора разных народностей, но и взаимовлияния, взаимообогащения его. Так, в Тункинской долине, например, нередко такое явление, когда русские сказочники рассказывают бурятские сказки по-русски, а русские сказки — по-бурятски. На севере Якутии записаны русские сказки с такими якутскими особенностями в языке и содержании, что начинаешь сомневаться, от русских ли сделана запись. Это можно объяснить историко-этнографическими особенностями русского населения севера Сибири. Типичным же является творческая переработка иноязычного фольклора, приспособление его к русским традициям. Это еще раз подтверждает справедливость высказывания В. Г. Белинского: «Русский человек, выслушав от татарина сказку, пересказывал ее потом совершенно по-русски, так что она выходила запечатленною русскими понятиями, русскими взглядами на вещи и русскими выражениями»[5].

Л. Е. Элиасов в книге «Сказки и предания Магая» приводит слова сказителя байкальского острова Ольхон Г. М. Шелковникова о восприятии Магаем, одним из самых ярких представителей сибирской сказительской школы, произведений бурятского фольклора: «Магай говорил мне не один раз, что многие бурятские сказки и предания, если их хорошо пересказать по-русски, то они будут жить у русских так же, как и их собственные предания и сказки. Я старался следовать совету Магая и попробовал это сделать. Так у меня получилось предание. Как раньше буряты омовение справляли… Знал я многое, потому что среди них вырос и слушал их стариков. Ладно, что язык бурятский знаю, потому и принял от бурят многое и все на русский лад, как Магай учил, переделал».[6]

Вопрос о взаимосвязи русского и иноязычного фольклора в Сибири был впервые поставлен «областниками», но они пришли к неправильному решению, считая, что взаимодействие культур двух народов приводит к исчезновению одной из них[7].

Наблюдения над взаимодействием бурятского и русского фольклора позволяют сделать вывод, что близость русских с бурятами, их тесная материальная и духовная связь, обычаи, наконец, художественное творчество наложили отпечаток на репертуар русских сказочников Бурятии, на разработку ими художественных образов и манеру исполнения. «Местный крестьянин, знакомый с бурятской речью, — писал Г. М. Осокин, — не отказывает себе в удовольствии послушать и бурятские сказки, которых у последних довольно. Русские пересказы некоторых сказок положили начало образованию новых, с заимствованными сюжетами и своими добавлениями. В последнее время замечается их довольно много»[8].

У некоторых народов, в частности у бурят, для успеха охоты существовал обычай рассказывать сказки для «хозяина» зверей. Этот обычай описала Б. Косыгина в 1915 г.: «Вечерком на досуге обычно говорят сказки, поют песни, играют на балалайках и самодельных скрипках со струнами, скрученными из конского волоса или тонких кишок овцы. Все эти забавы считаются необходимыми для того, чтобы хангай (хозяин леса) дал больше белки и соболя»