Русская литература: страсть и власть - [52]
Вторая причина для этого раздражения была гораздо весомее. Это единственный в русской истории, во всяком случае в русской литературе, случай адекватной самооценки. Даже Пушкин склонен был недооценивать себя:
такая легкая самоирония. Адекватно оценивал себя один Гоголь, понимавший, что взвалил на себя титаническую задачу, и эта титаническая задача ему по плечу. Задача была ни много ни мало – выдумать Россию, написать нациеобразующую, нациесозидающую книгу. Книгу, после которой страна бы увидела себя со стороны и осознала свои задачи.
Самое удивительное, что до тридцати пяти примерно лет, до того, как он земную жизнь прошел до половины, Гоголь в этом смысле поражений не знал. Сначала он выдумал Украину, и практически всё после «Вечеров на хуторе близ Диканьки» начало стремительно дорастать до заданного им образца. Народ начинает лихорадочно подлаживаться под него, то есть носить те одежды, которые он написал, говорить теми словечками, которые он выдумал, пахать так, как он придумал пахать, и даже к себе относиться так же, как он предписал, – с легкой насмешкой.
Благополучно выдумав Украину, выдумав украинскую историю, гигантского Тараса, который весит якобы десять пудов (и можно себе представить, как стонала бы под ним лошадь по кличке Черт, будь это правдой); выдумав Запорожскую Сечь, невероятную вольницу, массу грубых и жестоких обычаев (к истории Украины это имеет весьма касательное отношение), – выдумав всё это, Гоголь взялся за задачу чуть более сложную: он попытался выдумать Петербург и преуспел даже здесь. Он грандиозно выдумал в «Петербургских повестях» практически все мифы, на которых так или иначе с тех пор стоит петербургская проза.
Придуманный Петербург состоит из Невского проспекта, вечно обманывающего, вечно блистающего, вечно порочного Невского проспекта, огромных пустых площадей и крошечных домишек Петроградской стороны, в которых ютится Акакий Акакиевич, крошечный, сметаемый снегом на этом огромном пустом пространстве. Ну и, само собой, этот Петербург состоит из мансард, в которых живут сумасшедшие Поприщины.
Так плотно увязать тему Петербурга с темой безумия до Гоголя не отваживался никто. Гоголь придумал, что Петербург сходит с ума, и с этой поры в Петербурге стало модно сходить с ума. Любой петербуржец обязательно назовет вам в своем послужном списке и приступы депрессии, и ночные кошмары, и mania grandiosa, которая так отличает всех петербургских литераторов. Разумеется, мания величия, которая Поприщина мучает, не просто так увязана с его фамилией. Поприщин, которого все попирают, но и Поприщин, которого ожидает великое поприще, как ему кажется.
Это удивительное сочетание униженности и мстительности, униженности и величия для Петербурга крайне характерно – и в этом, пожалуй, самое точное предсказание того, что свершится в Петербурге в начале двадцатого века. Бунт униженных и оскорбленных впервые предсказан Гоголем и навеки впечатан им в петербургскую матрицу.
Но дальше Гоголь поставил себе еще более хитрую задачу. Он попытался выдумать типичный русский уездный город и типичные отношения в нем и его типичных героев. И выдумал. И самое удивительное, что у него опять получилось. И с 1836 года вся русская реальность развивается по законам «Ревизора».
«Ревизор» ни в какой степени не памфлет и не пасквиль. «Ревизор» уже поэма – о том, как все ждут ревизора. Потому что никто не прав, потому что, если каждого ревизовать, если каждому из нас устроить аудит, все мы окажемся наги перед лицом государства. Все окажутся любителями взяток в виде борзых щенков. Все окажутся унтер-офицерскими вдовами, что сама себя высекла. Все окажутся Бобчинским и Добчинским, которые только и хотят, чтобы кто-нибудь знал об их существовании.
Все типы русского уездного города у Гоголя абсолютно пойманы. Два лика России: лик имперский и лик провинциальный, петербургский и местечковый, – уже к тридцати пяти годам замечательно у него отображены. Вся матрица русского существования уже написана.
И вот здесь Гоголь берет на себя величайшую задачу: создать русскую «Одиссею», то есть роман, который бы обрисовал исторический путь всей нации и все ее задачи. Гоголь решил в одиночку написать всю русскую литературу. И у него почти получилось. Но дальше он сошел с ума, как и любой, пытающийся решить эту задачу.
И тут опять придется вспомнить Борхеса и его теорию трех сюжетов мировой литературы: первый сюжет – война, осада города; второй – странствие, возвращение завоевателя; третий, более высокий культурно, – самоубийство Бога или, вернее, самоубийство пророка, который чувствует, что никак иначе он не может подтвердить свою проповедь. Это случай Христа, это случай Платона и Сократа и так далее.
Так вот, русская литература в этом смысле сильно задержалась. С «Илиадой» у нас вообще вышло очень сложно: «Илиаду» написали после «Одиссеи», «Илиаду» написал Лев Николаевич Толстой под названием «Война и мир». И с «Одиссеей» у нас вышел серьезный прокол. «Одиссея» осталась неоконченной именно по той причине, что Одиссею, как это ни странно, оказалось некуда возвращаться. И в этом заключается главная трагедия второго тома «Мертвых душ».
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Орден куртуазных маньеристов создан в конце 1988 года Великим Магистром Вадимом Степанцевым, Великим Приором Андреем Добрыниным, Командором Дмитрием Быковым (вышел из Ордена в 1992 году), Архикардиналом Виктором Пеленягрэ (исключён в 2001 году по обвинению в плагиате), Великим Канцлером Александром Севастьяновым. Позднее в состав Ордена вошли Александр Скиба, Александр Тенишев, Александр Вулых. Согласно манифесту Ордена, «куртуазный маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощрённейших образцах словесности» с тем, чтобы искусство поэзии было «возведено до высот восхитительной светской болтовни, каковой она была в салонах времён царствования Людовика-Солнце и позже, вплоть до печально знаменитой эпохи «вдовы» Робеспьера».
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Эта книга — о жизни, творчестве — и чудотворстве — одного из крупнейших русских поэтов XX пека Бориса Пастернака; объяснение в любви к герою и миру его поэзии. Автор не прослеживает скрупулезно изо дня в день путь своего героя, он пытается восстановить для себя и читателя внутреннюю жизнь Бориса Пастернака, столь насыщенную и трагедиями, и счастьем. Читатель оказывается сопричастным главным событиям жизни Пастернака, социально-историческим катастрофам, которые сопровождали его на всем пути, тем творческим связям и влияниям, явным и сокровенным, без которых немыслимо бытование всякого талантливого человека.
Предлагаемое пособие имеет практическую направленность и нацелено на то, чтобы помочь учащимся подготовиться к выполнению самых сложных заданий на Едином государственном экзамене по русскому языку (часть «С»), т.е. к написанию сочинения-рассуждения в жанре, близком к рецензии или эссе. В пособии даны речевые образцы и методические шаги по выстраиванию сочинения-рассуждения в жанре рецензии, указаны типичные, часто встречающиеся на ЕГЭ грамматические и речевые ошибки, предложены советы, как начинать и завершать письменную работу, приведены основные параметры стилей речи и образцы рецензий по каждому из них.
У этой книги интересная история. Когда-то я работал в самом главном нашем университете на кафедре истории русской литературы лаборантом. Это была бестолковая работа, не сказать, чтобы трудная, но суетливая и многообразная. И методички печатать, и протоколы заседания кафедры, и конференции готовить и много чего еще. В то время встречались еще профессора, которые, когда дискетка не вставлялась в комп добровольно, вбивали ее туда словарем Даля. Так что порой приходилось работать просто "машинистом". Вечерами, чтобы оторваться, я писал "Университетские истории", которые в первой версии назывались "Маразматические истории" и были жанром сильно похожи на известные истории Хармса.
Назовите самые популярные переводные детские книги. Не сомневаемся, что в ваш список попадут повести о муми-троллях Туве Янссон, «Алиса в Стране чудес» Кэрролла, «Хроники Нарнии» Льюиса, эпопея «Властелин колец» Толкина, романы Дж.К. Роулинг о Гарри Поттере. Именно о них – ваших любимых (или нелюбимых) книгах – и пойдет речь в этом сборнике. Их читают не по программе, а для души. Поэтому рассуждать о них будет самый известный литературный критик, поэт и писатель, популяризатор литературы Дмитрий Быков. Его яркие, эмоциональные и невероятно интересные выступления в лектории «Прямая речь» давно привлекают школьников и родителей.
В центре внимания научных работ, которые составили настоящий сборник, находится актуальная проблематика транснациональных процессов в русской литературе и культуре. Авторы рассматривают международные литературные и культурные контакты, а также роль посредников в развитии русской культуры. В их число входят И. Крылов, Л. Толстой, А. Ахматова, М. Цветаева, О. Мандельштам и другие, не столь известные писатели. Хронологические рамки исследований охватывают период с первой четверти XIX до середины ХХ века.
Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Цензоры за работой» – это увлекательное исследование того, как в разных обстоятельствах и в разные времена работает цензура. В центре внимания автора три далеких друг от друга сюжета – роялистская Франция XVIII века, колониальная Индия XIX века и Восточная Германия на рубеже 1980–1990-х годов. Автор на многочисленных примерах прослеживает, как именно работала цензура, что сами цензоры думали о своей работе и каким образом они взаимодействовали с книжным рынком, в том числе и «черным».
Книга рассказывает о жизни и сочинениях великого французского драматурга ХVП века Жана Расина. В ходе повествования с помощью подлинных документов эпохи воссоздаются богословские диспуты, дворцовые интриги, литературные битвы, домашние заботы. Действующими лицами этого рассказа становятся Людовик XIV и его вельможи, поэты и актрисы, философы и королевские фаворитки, монахини и отравительницы современники, предшественники и потомки. Все они помогают разгадывать тайну расиновской судьбы и расиновского театра и тем самым добавляют пищи для размышлений об одной из центральных проблем в культуре: взаимоотношениях религии, морали и искусства. Автор книги переводчик и публицист Юлия Александровна Гинзбург (1941 2010), известная читателю по переводам «Калигулы» Камю и «Мыслей» Паскаля, «Принцессы Клевской» г-жи де Лафайет и «Дамы с камелиями» А.
Знаменитая лекция Быкова, всколыхнувшая общественное мнение. «Аркадий Гайдар – человек, который во многих отношениях придумал тот облик Советской власти, который мы знаем. Не кровавый облик, не грозный, а добрый, отеческий, заботливый. Я не говорю уже о том, что Гайдар действительно великий стилист, замечательный человек и, пожалуй, одна из самых притягательных фигур во всей советской литературе».
«Как Бунин умудряется сопрячь прозу и стихи, всякая ли тема выдерживает этот жанр, как построен поздний Бунин и о чем он…Вспоминая любимые тексты, которые были для нас примером небывалой эротической откровенности»…
«Нам, скромным школьным учителям, гораздо приличнее и привычнее аудитория класса для разговора о русской классике, и вообще, честно вам сказать, собираясь сюда и узнав, что это Большой зал, а не Малый, я несколько заробел. Но тут же по привычке утешился цитатой из Маяковского: «Хер цена этому дому Герцена» – и понял, что все не так страшно. Вообще удивительна эта способность Маяковского какими-то цитатами, словами, приемами по-прежнему утешать страждущее человечество. При том, что, казалось бы, эпоха Маяковского ушла безвозвратно, сам он большинством современников, а уж тем более, потомков, благополучно похоронен, и даже главным аргументом против любых социальных преобразований стало его самоубийство, которое сделалось если не главным фактом его биографии, то главным его произведением…».
Смерть Лермонтова – одна из главных загадок русской литературы. Дмитрий Быков излагает свою версию причины дуэли, объясняет самоубийственную стратегию Лермонтова и рассказывает, как ангельские звуки его поэзии сочетались с тем адом, который он всегда носил в душе.