Русская литература: страсть и власть - [148]

Еще одна важная линия – линия эсеров и линия провокатора Липпанченко. Липпанченко срисован с Азефа внешне довольно точно, такой же толстый и бородавчатый, отталкивающий своим уродством, необратимо притягательный. Он мучает, искушает честного террориста Дудкина. Дудкин, вероятно, самая занятная фигура в романе, потому что он высказывает заветные мысли Белого о всеобщем провокаторстве, о провокации как главном занятии в России.

Обратите внимание: главная тема российских революционных сочинений – это именно провокация. Провокатор – частый герой Леонида Андреева, Бориса Савинкова, провокатор – любимый герой революционных рассказов Куприна, двойной агент регулярно появляется у Алданова, Азеф – герой расследования «Шерлока Холмса русской революции» публициста Владимира Бурцева, который вывел его на чистую воду. Вероятно, причина в том, что провокатор стоит над ненужными, скучными, сто́ящими друг друга оппозициями. Больше того, у Белого впервые появляется высокая мысль о том, что, может быть, в самой природе России заложена эта тяга к провокации, потому что Россия тоже двулика, она не принадлежит ни Востоку, ни Западу; в зависимости от того, что ей нужно, она либо натягивает монгольскую косоглазую маску, либо европейскую. И поэтому провокация, провокативность порхает в самом воздухе «Петербурга».

Ключевой разговор в романе происходит во второй главе, это разговор Дудкина с Аблеуховым-младшим. Дудкин находится в состоянии, близком к помешательству, потому что он недавно вернулся из якутской ссылки, льды Якутской губернии он носит в своем сердце, лед стал его главной идеей, и он понимает, что все носители идеи – люди глупые, недалекие, что революция сама по себе, как социальное действие, гроша не стоит, но революционер – это артист или своего рода спортсмен. Революционер занимается тем, что лепит из массы скульптуру, лепит из массы и бросает в вечность результат своего искусства. Это ницшеанский такой подход к революции.

Почему ницшеанский? А потому что во всякой революции первым гибнет то, что ее готовило. Так в русской революции погибло все, ради чего ее стоило делать. Русский модерн, который эту революцию вдохновил, который был ее воздухом, ее плотью и кровью, погиб первым, выродившись сначала в футуризм, потом в дизайн, в рекламу, а потом начал служить идеологии. Русский модерн погиб, потому что революцию породило, о чем рассказывает «Петербург», ее стремление к сверхчеловечеству; для русского революционера совершенно неважен социальный смысл революции. Он может быть важен для Ленина, который был руководителем партии довольно скучной, довольно экономической, но он и его веселые друзья оказались единственными, кто готов был взять власть. А по большому счету движущая сила, главная партия революции – эсеры, конечно.

Во-первых, они были самой эстетской партией. Блок печатался в их «Знамени труда», Куприн печатался в эсеровской прессе, не говоря уж о том, что главный, наверное, писатель революции 1905 года, посредственный литератор, но замечательно честный изобразитель Борис Савинков, тоже принадлежит к эсеровской партии. Эсеры сделали эту революцию и оказались ее первой жертвой.

Во-вторых, для эсера как психотипа совершенно неважно, будет ли это революция или будут это репрессии; для эсера важен сам факт участия и то, что он из себя делает в процессе этой революции. Поэтому Николай Аполлонович, неудачник в любви, и тянется к этой партии, надеясь в ней как-то преодолеть собственную половинчатость, собственную ничегошность. Дудкин, герой «Петербурга», так и говорит: «Да, мы партия ницшеанская» – совершенно открытым текстом. Поэтому эти люди идут в революцию не для того, чтобы кого-то убивать, это как бы побочный эффект, не для того, чтобы устраивать террор. Эсеры – это партия, которая воспитывает сверхчеловеков.

Роман «Петербург» – это роман о людях, которые пошли в революцию ради самовоспитания, ради превращения себя во что-то другое. И Дудкину это превращение удалось, потому что Дудкин в конце концов так же убил Липпанченко, как русские эсеры разоблачили и убили Гапона, тоже провокатора. Вот Азефа им не удалось разоблачить, мечта об убийстве Азефа осталась мечтой.

Так вот, Дудкин – это тот сверхчеловек, который закален якутскими льдами и который проходит через некоторую инициацию, через испытание безумием. Он постоянно бредит, ему все время является Петр I в виде Медного всадника, который поднимается в его одинокую каморку, кладет на него ледяную руку, превращает его в такой же лед, а лед – это и есть сверхчеловечность, холодность ко всему. И еще одна его галлюцинация, часто посещающая одиночек: после убийства Липпанченко Дудкин разговаривает с пятном на стене, обращаясь к нему «господин Шишнарфне». Это одна из главных галлюцинаций Дудкина, перс Шишнарфиев, которого в реальности не существует – видимо, и эта галлюцинация имеет явственно азиатскую восточную природу, что непосредственным образом связано с главной дихотомией романа «Восток или Запад».

История, собственно говоря, рассказана. Дудкин убил Липпанченко, и на этом сюжетная часть исчерпана. Родители Николая Аполлоновича умирают, а сам Николай Аполлонович увлекся таким своеобразным новым народничеством, на этом фабула и заканчивается, и мы можем перейти ко второму аспекту темы, а именно к восточно-западной теме. И вот она, пожалуй, самая интересная.