Русская литература: страсть и власть - [147]

Никто не знает, почему Тэффи. То ли потому, что у Киплинга были строчки: «Taffy was a walshman / Taffy was a thief…» — «Тэффи был уэльсец, Тэффи был воришка». То ли потому, что Стэффи звали слугу в отцовском доме, прославленного своею глупостью. Она убрала это «с». Или потому, наверное, что благодаря своему языковому чутью она понимала: в «Тэффи» есть что-то очень английское. Вот и она – что-то такое же английское, недосягаемое в русской литературе и единственное.

Андрей Белый

«Петербург»

Роман «Петербург» написал москвич с Арбата Борис Николаевич Бугаев, типичный профессорский сынок. Петербург для него – чужой город, что в романе видно очень отчетливо, и многие коренные жители не могли ему этого простить. Ахматова, в частности, называла роман слишком московским, а Бродский, ссылаясь на ее авторитет, сказал, что Андрей Белый вообще плохой писатель, на что Игорь Сухих, профессор Санкт-Петербургского университета, деликатно заметил: других писателей у нас для вас нет.

Сразу нужно сказать, что обсуждать «Петербург» с точки зрения фабулы довольно бессмысленно. Фабула его легко пересказывается. В этом как раз принципиальная новизна этого романа и принципиальная новизна модернистской прозы вообще.

Вечный вопрос: с чего начинается модернистский роман? Можно, конечно, говорить, что модернистский роман посвящен обычно тем аспектам, которым традиционный реализм особенное внимание не уделял. Белинский, который отличался в этом смысле поразительной эстетической глухотой, писал, рецензируя петербургскую повесть Достоевского «Двойник»: «Фантастическое в наше время может иметь место только в домах умалишенных, а не в литературе». Общепринятая точка зрения сводится к тому, что модернистская проза с особенным сладострастием анализирует патологические состояния: бред, видения, сны, безумие и так далее. Это не совсем так. Да, действительно, модернизм пытается вытащить безумие, но на суд здравого ума прежде всего, потому что главная идея модернизма, ключевая идея модерна – это идея моральной ответственности, идея разума, которая анализирует собственные мании, фобии, девиации. Фрейд – проповедник моральной ответственности и строгого анализа; это и сделало модернистскую прозу кладезем или, если хотите, кладбищем девиации, патологии. Здравый рассудок, трезвая мысль, беспощадный самоанализ – вот основа модернистской прозы. Принципиальное же ее отличие от прозы остальной заключается не в выборе специальных тем, таких как любовные патологии или бреды, а прежде всего в том, что от литературы рассказывающей, то есть нарративной, модернизм переходит к литературе показывающей, где сюжет уже не столь важен, где автор вводит читателя в состояние героя. Точно так же и с «Петербургом». То, что происходит в «Петербурге», имеет некоторое значение с точки зрения мании, фобий самого Белого, которые он вытаскивает под собственный беспощадный взгляд, но сильна эта книга именно передачей состояний, и состояний довольно специфических.

Основное действие в романе охватывает десять дней – с 31 сентября по 9 октября 1905 года, но в эпилоге выясняется, что прошло еще восемь лет.

Есть Аполлон Аполлонович Аблеухов – сенатор, продолжатель традиций древнего татарского рода, его предки – одни из богатейших и знатнейших российских семей. У Аполлона Аполлоновича уже и орден Александра Невского с алмазами, уже и синяя лента, уже и особняк, и замечательная лакированная карета. В общем, это человек, принадлежащий к самой что ни на есть российской элите; жена Анна Петровна бежала с итальянским артистом. Сенатор такой немножко Каренин, она Анна, так что понятно, откуда это имя прилетело. Николай Аполлонович Аблеухов, сын сенатора, двадцати трех – двадцати пяти лет, уже из традиции выламывается. Он – юноша очень половинчатый, влюбленная в него поначалу Сонечка Лихутина отмечает, что в нем есть богоподобие: ледяные синие глаза, маскообразное, как у статуи, прелестное застывшее лицо, изумительной мягкости и белизны волосы, которые встречаются только в крестьянских семьях западных губерний. Если его отец с огромными ушами и сухим лицом похож на нетопыря – эта кличка сопровождает его в комитете, где он служит, то Николай Аполлонович больше похож на лягушку и иногда, когда в нем это лягушачье проступает через мраморное, его любовница Лихутина испытывает к нему почти брезгливое чувство. Помимо страсти к замужней красавице Сонечке Лихутиной, у Николая Аполлоновича есть другое увлечение. Однажды по чистой случайности, по глупости, связавшись с революционерами, он вписался в партию, как вписывались тогда в масоны. Партия эта, по всей вероятности, эсеровская. И в некий ключевой момент провокатор, в котором отчетливо узнается Азеф, пытаясь проверить Николая Аполлоновича, а на самом деле через него спровоцировать политическое убийство, предлагает ему через своего агента Дудкина взять на хранение сардинницу с бомбой. Николай Аполлонович отказаться не может, но у него есть выбор: то ли сбросить бомбу с моста в воды Невы, то ли исполнить долг перед партией. И не в силах ни на что решиться, он оставляет сардинницу у себя на столе. Аполлон Аполлонович машинально уносит ее к себе в кабинет, где она и взрывается, к счастью, никого не убив. На этом заканчивается террористическая линия романа.