Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.) - [137]
Впрочем, отношение многих депутатов к Саблеру отражало общее недовольство существовавшими в России церковно-государственными отношениями. Распутинская история оказалась прекрасным поводом для этого. «Симфония властей» позволяла депутатам при желании обсуждать не только предложенную в обер-прокурорском докладе смету, но и собственно церковные проблемы. Так было не только во времена Саблера, когда депутаты резко выступили против Григория Распутина, но и в период Четвертой Государственной Думы, в феврале 1916 г. Тогда при обсуждении сметы депутаты заявили Святейшему Синоду не финансовые, а политические пожелания. В условиях Мировой войны, Государственная Дума признала необходимым принятие мер к переустройству управления Церкви на началах соборности, с широким применением местного областного самоуправления и скорейшим созывом в этих целях Поместного Собора. Святейшему Синоду предлагали осуществить преобразования высшего и местного церковного управления, церковного суда, духовных учебных заведений, озаботиться развитием приходской жизни «в связи с обеспечением духовенства». Кроме того, заявляли о необходимости прекратить вредную для церковной жизни практику перевода епископов с кафедры на кафедру и отказаться от взгляда на православное духовенство как на орудие внутренней политики, отменив соответствующие циркуляры и распоряжения[709]. Духовное ведомство оказалось в положении оправдывающейся стороны.
Депутаты прекрасно понимали, что предъявляя претензии Святейшему Синоду, они выказывают недовольство «симфонической» светской властью, поскольку именно в ее компетенцию входило содействие проведению церковных реформ. Церковь оказывалась в двусмысленном положении. Обер-прокурор, официальный докладчик по церковным делам в Думе как глава ведомства, был фигурой политической, членом Совета министров и при этом личным представителем государя в Святейшем Синоде. Ежегодно представляя в Думу смету на грядущий финансовый год, он должен был учитывать не только, а иногда и не столько интересы Церкви, сколько понимание этих интересов «в сферах», так как «государственное начало заглушало все». Это обстоятельство приучало депутатов смотреть на Церковь прежде всего как на политическую институцию, позволяя делать заявления о монополизации веры в России «официальным исповеданием»[710].
Именно такой взгляд на Церковь зачастую мешал членам Думы находить взаимопонимание с православными клириками при обсуждении вопросов, решение которых прямо или косвенно влияло на экономическое состояние ведомства православного исповедания.
Собственно говоря, на обсуждение депутатов вносились законопроекты, которые можно условно разделить на два разряда: об отпуске сумм на различные церковные нужды и о предоставлении духовенству тех или иных прав. К первому разряду относились суммы, отпускавшиеся на увеличение содержания клириков, на строительные надобности, на содержание храмов и монастырей, на пособие различным учреждениям церковно-благотворительного, религиозно-просветительного и церковно-исторического характера, а также на увеличение содержания служащим в духовно-учебных заведениях.
В течение пяти лет существования Государственной Думы третьего созыва на увеличение содержания православного духовенства было отпущено 2 680 000 рублей[711], а на церковное строительство (по единовременным ассигнованиям) – 1 454 065 рублей 12 копеек[712]. Общий размер кредитов, отпущенных на содержание храмов с одобрения Думы, не превышал за первый год ее работы 43 876 рублей, за последний – 1912-ый – 99 964 рубля[713]. На увеличение содержания служащих духовных учебных заведений из Государственного казначейства было выделено всего 571 590 рублей[714]. На поддержку различных церковных учреждений направлялись, как правило, незначительные суммы. Материальная помощь, получавшаяся с помощью думских ассигнований, не покрывала потребностей Православной Российской Церкви.
Отношение депутатов к Церкви как к государственному ведомству сказывалось и при обсуждении вопроса о свободе совести. В Третьей Государственной Думе предполагалось рассмотреть законопроекты, которые облегчили бы переход из православия в другое (в том числе и нехристианское) исповедание, полностью уравняли бы в гражданских правах инославных христиан со старообрядцами, разрешив преподавание Закона Божьего не только представителям главенствовавшей конфессии, гарантировали бы сохранение гражданских прав после снятия священнического сана. Болезненными считались и частные вопросы, касавшиеся положения Православной Церкви, например, вопрос о церковно-приходских школах (ЦПШ).
Отстаивать ассигнования было чрезвычайно непросто. Уже первый год работы Третьей Государственной Думы показал, что церковные вопросы воспринимались многими депутатами как вопросы «ведомственные», не столько затрагивавшие интересы большинства русского народа, сколько преследовавшие выгоды «господствовавшегоисповедания».
Этот подход проявил себя при обсуждении вопроса о церковных школах. Ситуация развивалась следующим образом. Еще в первую сессию Третьей Думы 94 депутата правых фракций выступили с законодательным предположением об ассигновании 4 000 740 рублей на жалованье учителям этих школ. Разумеется, обер-прокурор Святейшего Синода (им тогда был П. П. Извольский) горячо поддержал предположение. Однако оно не встретило сочувствия у тех, кого в Думе считали «левыми», прежде всего у кадетов. Депутат М. С. Воронков, выступавший от имени фракции кадетов, 3 ноября 1908 г. публично заявил, что дело было не в сумме: поддержав законопроект, Дума подтвердит право церковно-приходских школ на существование. А это как раз и смущало «левых». «Я полагаю, – заявлял Воронков, – что когда на обсуждении Государственной Думы находится законопроект о введении всеобщего начального обучения, закреплять начальную школу в двух ведомствах или, по крайней мере, высказываться сейчас за это закрепление, было бы преждевременным»
