Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.) - [139]
Столыпин говорил о невозможности отделять государство от Церкви, указывая, что задача депутатов состояла «не в том, чтобы приспособить православие к отвлеченной теории свободы совести, а в том, чтобы зажечь светоч вероисповедной свободы совести в пределах нашего русского православного государства»[723]. При этом премьер считал, что вневероисповедное состояние в России невозможно, ибо веротерпимость не есть равнодушие. Старые суждения МВД 1906 г. о возможности такого состояния были окончательно отвергнуты. Причиной, видимо, являлись обстоятельства времени: революция была побеждена, и власти предпочитали сохранять в неприкосновенности политико-юридические связи Церкви и государства.
Вполне естественно, что Столыпин не желал приносить сложившиеся традиции православной государственности в жертву «отвлеченной идее» свободы совести. Другое дело, как на практике возможно было предотвратить наделение Церкви «политическими и гражданскими правами», то есть самостоятельное определение ею политических, социальных и тому подобных ориентиров. Во всем, что выходило за пределы собственно внутрицерковных дел, правительство считало необходимым проявлять попечение о Церкви, не допуская, однако, прежнего государственного насилия по отношению к другим конфессиям империи. Однако стоит напомнить, что стремление охранить Церковь от «внешних» бед на практике было трудно выполнимым, прежде всего в силу ее двойственного статуса. – Церковь представляла собой не только религиозную институцию, но также и ведомство православного исповедания. Активное участие православного духовенства в работе законодательных учреждений лишний раз доказывало это, давая пищу критикам старого церковно-государственного союза.
Впрочем, выступление П. А. Столыпина по вероисповедным вопросам было показательно уже тем, что государство публично заявило о своем намерении разрешить вопрос свободы совести и предложило для этого ряд законопроектов. Об этих законопроектах депутаты узнали много раньше, чем услышали речь премьера. Еще 28 февраля 1907 г. они поступили в Государственную Думу, где их изучала вероисповедная комиссия. Доклад ее председателя октябриста П. В. Каменского предварял речь председателя Совета министров. Будучи политическими союзниками П. А. Столыпина, октябристы поддерживали его начинания, полагая необходимым рамочное решение вопроса о свободе совести. Однако это решение максимально старалось учитывать либеральные принципы, к тому времени уже получившие распространение во многих европейских странах.
Каменский заявил, что вероисповедная комиссия рассматривала законопроект об изменении статей, касающихся перехода из одного вероисповедания в другое. Согласно первой статье законопроекта, каждому лицу, достигшему 21 года, предоставлялось право переходить в любое вероучение, если только сама принадлежность к нему не наказывалась в уголовном порядке. Члены комиссии считали обидным для Православной Церкви то обстоятельство, что отпавший от нее, согласно российским законам, и после отпадения продолжал считаться православным. В качестве примера Каменский приводил мнение митрополита Антония (Вадковского), высказанное зимой и весной 1905 г. в Особом совещании при обсуждении указа 12 декабря 1904 г. Получалось, что в Государственной Думе, при разработке этого законопроекта, считались с мнениями православных иерархов, указывавших, что «со стороны Православной Церкви не может встретиться препятствий к отмене закона, запрещающего отпадение от православия, если таковая отмена будет решена по соображениям государственной пользы и справедливости»[724]. Здесь показательна прежде всего ссылка депутатов на авторитетное мнение православного митрополита, первенствующего члена Святейшего Синода.
Дальнейшее обсуждение законопроекта, предложенного вероисповедной комиссией выявило исключительно большой интерес депутатов-клириков к готовящимся изменениям. По законопроекту с большими докладами выступили оба епископа – Евлогий и Митрофан. В своих выступлениях иерархи затрагивали не только отдельные статьи, но также касались и общих проблем, актуальных для Православной Церкви. Так, епископ Евлогий особо приветствовал ту часть речи премьера, где шла речь об автономии Церкви и недопустимости посягательства светских властей на эту автономию[725]. При этом епископ сознательно, видимо, «забыл», что Столыпин заявлял об автономности Святейшего Синода в канонических и догматических вопросах как о реальном факте, а он сам – как о чаянии всех верных сынов Церкви.
Владыка, будучи человеком Церкви, прекрасно сознавал, что Святейший Синод отнюдь не является полностью независимым в решении своих внутренних дел (например, при назначении епископа на кафедру). Столыпин же, как светский человек и политик, воспитанный в условиях синодальной системы, воспринимал ее недостатки не столь остро и смотрел на церковно-государственные отношения лишь с точки зрения практической пользы «православного государства». Однако в принципиальном вопросе о законопроекте епископ полностью поддержал премьера.
