Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.) - [133]

и устройства Церкви. Следовательно, речь шла о праве Церкви самой определять, требует или нет изменений ее собственное управление. При этом, однако, указывалось, что «права и преимущества Православной Церкви не могут и не должны нарушать прав других исповеданий и вероучений»[685]. Решить поставленную задачу было непросто, ибо последнее заявление только тогда оказывалось исполнимым, когда все конфессии получили бы право оказательства веры. Впрочем, в случае изменения строя церковной жизни в соответствии с канонами и, соответственно, отказа Церкви от политического «обслуживания» государства по любому случаю, государственная власть (как власть православная) стала бы лишь ее «внешним» союзником, более не заинтересованным в поддержании силой власти духовного авторитета. К тому же силой нельзя было добиться и осуществления декларированного правового паритета религиозных конфессий.

Но в любом случае церковный авторитет был бы востребован государством уже потому, что глава государства оставался верховным ктитором Церкви и защитником православной веры. Видимо так можно объяснить речь Столыпина, вызвавшую бурные аплодисменты правой части Думы и приветственную телеграмму столичного митрополита Антония, охарактеризовавшего выступление премьера как полное достоинства, авторитета и власти. В ответ П. А. Столыпин написал о своей глубокой вере в спасение православной Руси по молитвам русских людей[686].

На следующий день после речи председателя Совета министров в Государственной Думе МВД внесло на рассмотрение депутатов законодательные предположения о религиозных общинах старообрядцев и отделившихся от православия сектантов и их правах, а также об упорядочении гражданско-правового положения старообрядцев и сектантов, браки которых не были записаны в метрические книги. На этом инициативы правительства не закончились. 12 марта министр внутренних дел (а им был все тот же П. А. Столыпин) представил на рассмотрение Думы практически все законоположения, направленные к осуществлению свободы совести, которые разработало его ведомство осенью и зимой[687].

Однако Вторая Государственная Дума, проведя всего 53 заседания, была распущена правительством Столыпина по указу государя 3 июня 1907 г. Мотивы роспуска, как и в случае с Первой Думой, были достаточно прозрачны: депутаты никак не шли навстречу правительству в его желании решить аграрный вопрос, не прибегая к идее принудительного отчуждения земли и придерживаясь принципов указа 9 ноября 1906 г., суть которого сводилась к насильственному разрушению крестьянской общины и насаждению личной крестьянской земельной собственности. К маю 1907 г. стало ясно, что дни Думы сочтены. Правительство видело, что слишком «левый» состав народного представительства не позволит конструктивно сотрудничать с депутатами. Очередным доказательством этого стал случай с депутатами-священниками, не присутствовавшими на заседании 7 мая 1907 г., когда обсуждался вопрос по поводу заговора на жизнь государя.

Спустя пять дней, 12 мая 1907 г., Святейший Синод выпустил специальное определение «о священниках, членах Государственной Думы, принадлежащих к революционным партиям». В определении Святейший Синод поручал митрополиту Антонию вызвать этих священников для того, чтобы они объяснили причины своего отсутствия, и потребовать немедленного оставления «революционной партии». В случае, если депутаты-клирики не пожелали бы оставить «революционные партии», предусматривалось потребовать от них добровольное снятие священного сана. Если же и на это последовал бы отказ, дело планировалось передать на рассмотрение их епархиальных архиереев[688].

14 мая митрополит вызвал к себе отцов Архипова, Гриневича, Колокольникова, Тихвинского. Священник Бриллиантов к владыке не явился. В беседе с крамольными пастырями, вместе со столичным архиереем, принимали участие епископ Иннокентий (Ястребов) и протопресвитер придворного духовенства И. Л. Янышев. Протопресвитер сочувственно отнесся к «мятежным попам», «Вы не знаете, – говорил он генералу А. А. Кирееву, – что эти люди вынесли от власть имеющих… Это мученики, конечно заблуждающиеся»[689]. Но сочувствие влиятельного протопресвитера не спасло священников-депутатов.

К 18 мая они должны были прислать митрополиту Антонию свой ответ или же снять сан. Ни того, ни другого не последовало. Лишь к 20 мая три священника (Архипов, Колокольников и Тихвинский) прислали оправдательные письма. Однако эти письма не могли уже поправить положение: 19 мая Святейший Синод обсудил поведение «левых» священников и постановил всех, 7 мая не присутствовавших на заседании Государственной Думы, передать на суд епархиальных преосвященных. Тогда же епархиальным архиереям предписали запретить отцов депутатов в священнослужении. Исключение было сделано лишь для о. Антония Гриневича, заявившего о выходе из группы трудовиков и доказавшего факт своего присутствия 7 мая на заседании[690].

Сообщая об этом, газета «Колокол» отмечала: «Осудив священников-революционеров, Святейший Синод некоторым образом из пассивной борьбы с революцией перешел к активным мерам против страшного врага веры и Церкви. Необходимо и продолжать борьбу»