Русская - [3]

— Да, дядя Эд, — вздыхает, окрыленная добрым напоминанием о грядущем дне «покупок-закупок», — спокойной ночи.

— Спокойной ночи, малыш, — с нежностью отвечает племяннице Эдвард. И широко-широко, с искренней любовью к этому черноволосому созданию улыбается.

* * *

— Да, сэр?

— «Цезарь». Без анчоусов.

Официант кивает, принимая заказ. И уносит меню, удаляясь в сторону кухни. Эдвард же, поудобнее расположившись в своем кресле и настроившись на долгое ожидание — полчаса как минимум, — лениво просматривает почту в смартфоне, ожидая, когда салат будет готов.

Ни Эммета, ни Белоснежки (иную кличку не позволит дать цвет кожи), конечно же, возле бара давно нет. Ему понадобилось десять минут на разговор с Каролиной, а их уже и след простыл. Искать не стоит — во-первых, бар большой, а во-вторых, на соседней улице, делая неплохие деньги, сдают номера на час. Поэтому остается только ждать. Эммет в курсе, что без него Эдвард не уедет, а потому в заведение совершенно точно еще зайдет.

Никаких стоящих писем, кроме отчетов по продажам и диаграмм о планах на следующий финансовый год. Деньги, которые бесконечно требуют внимания, совещание, где нужно обсудить, решить, дополнить, утвердить… ничего нового. И еще сто лет ни нового, ни интересного ни в чем этом не будет. Будь его воля, Эдвард бы и вовсе занимался только «делами фонда».

Официант приносит салат и приборы, забирая пустые стаканы Эммета на свой поднос. Мужчина намерен оставить телефон в покое и поужинать в относительном, насколько позволяет музыка, спокойствии, как натыкается взглядом на интересное сообщение.

Его отправитель зашифрован, но для него этот шифр особого труда не составляет. Они вместе его разработали.

Патриция Авикс. Двадцать четыре года. Линдос, Родос (Греция) — две фотографии. На одной очаровательная загорелая блондинка улыбается в камеру во время проведение акции «Спасем детей от зависимостей!», а на второй позирует вместе с черноглазым островитянином Андреасом на фоне бескрайнего Средиземного моря. На девушке традиционное белое платье невесты.

В завершении письма всего одна строчка текста: «Моему Алексайо[1]. Все, что ты сделал, бесценно, Кэйафас[2]».

— Ты ждешь? — Эдвард едва успевает написать ответ, тоже в одну строчку, как голос Эммета звучит рядом. Брат тяжело опускается в кресло, дернув ворот тесно застегнутой белой рубашки — его напутствия.

Каллен-старший удивленно изгибает бровь.

— Естественно…

— Спасибо, — он расстроен. Нет, он подавлен. И еще больше — зол. Только какой-то странной злостью.

— Эммет, что такое? — осторожно интересуется мужчина.

Тот хмуро смотрит на его салат.

— Доешь и поехали. После.

«Цезарь» совершенно безвкусный. И, кажется, анчоусы в нем все-таки есть. Эдвард осиливает с трудом лишь половину, отставляя тарелку.

— Отвратительно? — понимающе спрашивает Эммет.

— Ужасно.

— Как и виски, — кивает он сам себе, — пойдем.

Спустя несколько минут, уже в машине, уже выезжая на главную трассу и следуя по прочерченному навигатором маршруту, Эммет-таки соглашается объяснить случившееся. От выпитого у него заплетается язык, но тот гнев, с каким звучат слова, делает их понятными и четкими. Эдварду ничего не приходится переспрашивать.

— Ты представляешь, под порошком!

— Наркотики? — пальцы Эдварда сдавливают руль.

— И сигареты, и наркотики, и алкоголь. Полный коктейль. Еще до моего появления! — фыркает Эммет, а потом, разом побагровев, еще кое-что тихо добавляет:

— И секс. С мальчишкой. У него и берет «травку».

— Эммет…

— Отказала мне из-за какого-то!.. — у него не хватает слов. Совершенно не собираясь останавливать себя, выпускает на волю поток ругательств, бурно осыпая ими весь салон автомобиля. Его самолюбие здорово пострадало сегодня. Дважды.

— Сучка, — в конце концов подводит итог Каллен-младший, запрокинув голову и отстраненно посмотрев в окно, — Белла Свон. Красавица, черт ее дери, Лебединая.

— Свон? — Эдвард хмурится, припоминая, что уже слышал эту фамилию, — как у того человека, который спроектировал для нас операционную систему? Рональд, кажется.

— Его дочь, — пожимает плечами Эммет, — иначе откуда столько бабок на наркоту?

Отвлекшись, мужчина пропускает поворот налево, к поселку. Вместо этого едет прямо, ошеломленно глядя на серое дорожное полотно.

— Ты проскочил, — недовольно бормочет Эммет, лениво глядя на указатели.

— Дочь Рональда Свона употребляет наркотики? — не обращая внимания на его предыдущие слова, переспрашивает Эдвард.

— Тебе от этого тепло или холодно?

— Он внес в мой фонд сто тысяч! — восклицает Эдвард.

— Он внес только потому, что надо было внести, — безжалостно парирует Каллен-младший, — ты думаешь, ему есть дело до твоих «обколотых»? Престиж фирмы, так сказать.

— Сколько ей? — мужчина притормаживает на обочине, оборачиваясь к брату, — сколько лет девочке, Эммет?

— Восемнадцать, девятнадцать… какая к черту разница? Газеты писали, что меньше двадцати.

И тут до него доходит. До воспаленного, уставшего, залитого алкоголем мозга доходит. Губы сразу изгибаются в оскале, глаза неприятно блестят. Он смотрит на брата с открытым вызовом, предупреждением. С истинным запретом.