Русалочка: книга-игра - [42]

– Ничего, – утешалась она, – когда тело русалки станет моим, я уж о нем позабочусь, откормлю как следует!

Краб и сотой доли замыслов Грубэ не знал. Но зато успел изучить ее характер и ждал неприятностей. Пока ведьма кроила хлеб и ломала сыр, он подступился к Русалочке.

– Быстро выкладывай, чем тебя купили!

Майя была безмятежна.

– Ах, оставь, – отмахнулась она от Крабса, – это такое чудо – ходить!

«Спятила», – решил Крабс, глядя на блуждающую на устах Майи улыбку.

И попытался воззвать к разуму девицы в последний раз, театрально поводя вокруг клешнями:

– Интересно, где это ты тут ходить собираешься?!

Но только лапой махнул: глаза Майи были устремлены вдаль. Было ясно, что она не послушается никаких уговоров.

– Вот и остались ночь да день, – ведьма насильно вложила в руку Русалочке хлеб, намазанный медом.

Майя рассеянно крошила кусок в пальцах. Ведьма исподлобья взглянула на Майю.

– А может, ты передумаешь? Если принц не полюбит тебя, ты умрешь!

– Умру, – как эхо повторила Русалочка, по-прежнему улыбаясь.

Крабс только сплюнул: зато теперь он знал куда больше, чем раньше.

Оставалось испробовать последнее средство. Краб и сам не понимал, почему его так заботит судьба глупой русалки. Он скатился по лестницам. Услыхал еще, как колдунья запирала заклинанием светлицу.

Чтобы не забыть, краб шептал:

– Полнолуние... полнолуние...

Поодаль от дворца ведьмы стоял бревенчатый флигель с разбитыми стеклами и грудами мусора на полу. Эхо гуляло под сводами, стены были украшены черепами животных и скелетами рыб. В молодости Грубэ любила собирать подобные игрушки. Крабса передергивало, когда в сумраке он вдруг сталкивался с ощерившейся щучьей пастью или натыкался на огромного, каких и не бывает, засушенного рака. Потом забава колдунье приелась, с того времени флигель стоял заброшенный. По ночам там завывали разные голоса. Только Крабс знал, кто это скулит и подвывает.

Как-то, после очередной трепки, краб обиженно заполз во флигель. И тут же забыл, какие кары придумал для ведьмы. Среди серого хаоса и оскаленных морд светилось единственное уцелевшее окно.

Крабс вполз на подоконник. Вначале показалось, что это одно из своенравных морских течений ломится в окно и стучит в раму. За окном, густея, клубился туман и налетал на флигель со свистом и ревом. Так краб случайно узнал тайну земных ветров. Когда на земле, в верхнем мире, не шелохнется лист, не дрогнет тень, где спит ветер? Краб отодвинул шпингалет, раскрыл оконные створки. Ветер ввинтился во флигель, потирая замерзшие руки. Краб и ветер не то чтобы подружились. Но ветер был благодарен за приют. А краб любил послушать, что и где творится на свете. Оказалось, ветры спят на дне океана, там, куда не достигнет свет. В кратерах подводных вулканов. В бездонных разломах. В ущельях без дна. Но новый приятель краба, живущий у самой ледовой шапки мира, вспоминал свой ночлег с ужасом. От одной мысли о Ледовитом океане покрывался ледяными иголками.

Беспорядок во флигеле его не смущал. Крабу приходилось каждый вечер отпирать окно. Ветер, способный вырвать с корнями дуб, унести в море рыбацкую шаланду, не мог сам попасть в жилище. На ветрах лежало давнее заклятие.

– Было время – и ветры могли входить в любой дом, играть с детьми и трепать шерсть у комнатных собачонок. Ветры, если их не дразнить, существа воспитанные – особых беспокойств людям не доставляли. Ну, ненароком разве что опрокинут вазу или чашку с молоком, – рассказывал ветер.

Краб в рассказ не очень-то поверил. Когда его приятель нырял, вода стремительно закручивалась воронкой, рев ветра был слышен на многие километры.

Но Крабс и сам был великим любителем приврать: по рассказам выходило, что когда-то крабы были чуть ли не знатнее и могущественнее Нептуна, а ростом – с гору. Так они и коротали вечера, рассказывая друг другу сказки.

Впрочем, забывшись, ветер восторженно вспоминал горные обвалы и бури в открытом море, рассказывал, как мчится лава, а ветер разносит клочки огня и смерти. Рассказывал о просторах неба, которые оказались куда больше, чем океан.

Крабс умел запоминать то, что когда-нибудь пригодится. О древнем заклятии, лежавшем на ветрах, приятель Крабса рассказал неохотно. Краб больше о нем и не вспоминал. До поры, до времени. Теперь время пришло.

Краб только-только раскрыл окно, как ветер закружил по флигелю, неодобрительно свистя:

– Долговато заставил себя ждать сегодня! Я уж думал, что буду ночевать на дворе.

Краб выждал, пока ветер угомонится. Приятель шлепнулся на пол, разогнав дыханием пылинки. Вообще-то ветер невидим. Но если сыплет снег или дождь, то у ветра появляются очертания.

Пылинки густо облепили приятеля, и эта пуховая подушка носилась взад-вперед.

– Короче, – краб собрался с духом и выпалил, – надо украсть луну!

Ветер поднял голову. Ему показалось, что он ослышался. Как-то в порыве признательности ветер рассказал крабу, почему ветрам запрещено входить в дома, был благодарен, что краб больше никогда не заговаривал о древнем проклятии.

Было это давным-давно. Так давно, что подробности изгладились из памяти. Один из ветров привязался к земному мальчишке. Ребенок был смешлив и весел, ветер – доверчив и скор. Когда парочка взапуски мчалась с холма, только свист стоял. Приятели кувырком неслись к подножию – где бежали, где катились. Потом раскрасневшийся мальчишка садился отдышаться, а ветер обдувал его лицо.