Русалочка: книга-игра - [29]

В последний год перед пятнадцатилетием дни тянулись для Русалочки как никогда' медленно. Иногда ей казалось, что день нарочно еле плетется.

– Русалочка, ты бы хоть причесалась, – укоряла старуха.

Но Майя вяло виляла хвостом, по кругу оплывая покои дворца. Смутные мечты, неясные ей самой, заставляли Русалочку брать в руки то один, то другой предмет. Русалочка жила, точно во сне, и словно каждый день расставалась с подводным миром. В мыслях она раздаривала украшения. А море, казалось пело:

– Прощай! – и Майя могла вдруг без причины заплакать.

Но проходит все. Хрустальный ледяной покров лопнул. По морю носились бело-серые ледяные глыбы. Небо поднялось выше. А с юга в город на побережье вернулись ласточки.

– Вот ты и выросла, – вздохнула Секлеста, убирая голову Майи царским венцом из коралловых веточек. – Плыви, дитя!

Проводить Русалочку в первое путешествие на поверхность собралась вся семья русалок. Сам Нептун прискакал на гнедом жеребце и подарил Русалочке трезубец – точную копию своего. С той лишь разницей, что трезубец Нептуна повелевал океаном. А трезубец Русалочки лишь будил рябь на воде.

– А побережье? – Майя проговорилась.

Но казалось, никто не заметил.

– Ишь, жадина! –хмыкнул Нептун.

Майя покраснела. Вырулила Секлеста. Она подтолкнула Русалочку:

– Плыви же! И до свидания!

Легко, точно водяная лилия, Майя скользнула к поверхности. Сестры махали ей вслед и пели чудесными голосами о всех радостях, которые теперь доступны и младшей сестре. Их пение было нежным и сладким. Голоса обещали прекрасную жизнь и звали вернуться. Но Майя не слышала их. Зажмурившись, она вынырнула и закачалась на волнах.

Итак, пока ты идешь по верному пути. Следуй им и дальше, читай Главу 5а.

Глава 4c

Ну и хитер Крабс, перепрыгнул несколько глав – и целых пятнадцать лет служил ведьме. И ты вместе с ним, дружок.

На шпилях приспущены флаги. Окна дворцов в царстве Нептуна плотно затянуты черной тканью. Течения колеблют ленточки черного крепа, привязанные к флюгерам и оградам.

Нептун с утра не покидал покоев. А глаза его дочерей-русалочек опухли от слез.

Каждый год в день весеннего бала в царстве Нептуна объявлялся траур. Ровно пятнадцать лет минуло, как ведьма похитила младшую дочь царя – в пятнадцатый раз над столицей жалобно звенели колокола.

Нептун, сидя за задернутыми шторами, перебирал жалкие реликвии: поблекшего попугая-погремушку и выцветший сухой цветок – подарок одной из фей.

Колокола зазвучали еще жалобнее. Звон оборвался на самой высокой ноте.

Принц на каравелле проснулся. Лунная ночь звала на палубу. Сон сбежал. Юноша поднялся по лесенке и облокотился о борт. Ему чудилось – море пело. Казалось, еще чуть-чуть – и сумеешь уловить мелодию.

– Фантазер!

Принц и в самом деле любил придумывать небылицы, а потом сам же подтрунивал над собственными выдумками.

– Вот напасть! – принц тряхнул локонами. – Нужно будет рассказать матушке-королеве, что по ночам, когда она спит, море напевает чудесные мелодии. Может, хоть это заставит ее величество прокатиться на моей каравелле.

И принц по-хозяйски оглядел судно. Корабль ему подарили совсем недавно, и принц еще не успел натешиться новой игрушкой.

Потянуло предрассветной сыростью. Принц, бросив последний взгляд на море, вернулся в кубрик и скоро заснул.

Крабс заскрипел челюстями, погрозив вслед принцу клешней. На палубе затопали. Пришлось сигать за борт.

Крабс вцепился в якорную цепь и застыл, раскачиваясь. Цепь позвякивала, ударяясь о борт каравеллы. Ночь, безветренная, прохладная, бросила лунную дорожку, упиравшуюся в борт судна.

Иллюминатор был открыт. В кубрик время от времени залетали соленые брызги и хлопья морской пены. Крабс промок до нитки, но не решался вернуться на дно, в теплый домик, вырытый прямо в иле и отгороженный от соседей частоколом. Крабс мерз, мок и злился. Юноша, спавший в подвешенном гамаке, что-то бормотал во сне и часто выкрикивал, точно его мучили кошмары. Когда цепь качнулась в очередной раз, краб решился. Самое страшное, что ему грозило, – это отправиться прямо в булькающий кипяток, а краб так замерз, что мысль о горячей ванне сейчас его не пугала.

– И почему это морская ведьма решила, что Русалочка обязательно влюбится в принца?

По мнению краба, безволосое тело с гладкой кожей, на которой ни панциря, ни чешуи, и две безобразные подпорки вместо хвоста могли бы понравиться лишь существу примитивному. А Русалочка, хоть и прожила пятнадцать лет в Черном замке колдуньи Грубэ, сохранила благородство и тонкий вкус. Задумчивая и мечтательная, она так и не привыкла к сушеным тараканам и не полюбила жабью икру, поджаренную в сухарях. Редко бывала дома, предпочитая часами сидеть в лесу и грезить о чем-то. Если краб не притащит ей немного сухих водорослей, и поесть позабудет. Сядет на песок и пересыпает его из руки в руку или водит палочкой по земле, рисуя узоры. Впрочем, Крабс относился к Русалочке снисходительно, помня, что давным-давно она спасла ему жизнь. И теперь Крабс не мог вспомнить без дрожи, как ведьма собиралась окунуть его в кипяток. Но Майя расплакалась, ведьма поковыляла укачивать младенца – и краб уцелел. И всякий раз, как Грубэ собиралась избавиться от краба, как от ненужного свидетеля, Майя начинала плакать. Грубэ смирилась – от плача красота Майи могла поблекнуть. Ведьма обращала мало внимания на ребенка, но лицо и руки Русалочки оберегала, надеясь, что когда-нибудь они будут принадлежать ей.