Розы от Сталина - [16]

Дождь за окном сменился тяжелыми хлопьями снега.

— Первый снег в этом году! — обрадовались оба.

— Снежинки тают, как человеческая жизнь, — сказал Браджеш. И, помолчав, добавил шепотом: — Ты не забудешь меня, когда я умру? Будешь обо мне помнить — хотя бы недолго?

Она подумала, что со временем, может быть, и впрямь забудет его, как забыла уже стольких людей. Разве не забвение составляет суть человеческой природы? Но тут же испугалась своей мысли и быстро ответила:

— Я никогда тебя не забуду.

— Швета, я люблю тебя. И буду ждать… где-то там. Порадуйся еще немного миру — и приходи ко мне.

— Я не смогу жить без тебя, — сказала Светлана. Она не была твердо уверена в этом, знала только, что сегодняшний вечер казался ей лучшим из всех, ею прожитых. И она проживет еще много таких вечеров, а может, и лучших!

Светлана уложила Браджеша в постель, сама прилегла рядом. Как долго они спали? Она не знала. Сквозь сон до нее донесся кашель Браджеша. Светлана дала ему сироп, потом приготовила чай с медом. Кашель не прекращался, она позвонила в «скорую». Браджеш лежал на кровати без движения, не в силах даже шептать. Через два часа пришел врач. Было семь утра, но казалось, что еще ночь. Светлана проводила врача в спальню и вопросительно посмотрела на него. Доктор молча набирал в шприц лекарство.

— Скажите, что это?

— Инъекция строфантина.

— Не сердитесь, доктор, но строфантин слишком сильный, он бьет по сердцу и может вызвать инфаркт. В больнице его заменяли чем-то более слабым.

— У меня тридцать лет стажа, — хмуро ответил доктор. — В таких случаях надо колоть строфантин. Им пользуются при сердечной недостаточности и аритмии. Строфантин дает положительный эффект, не нагружая сердце. — Спустя минуту он добавил, обращаясь, скорее, к самому себе:

— А что, если ему станет хуже или он умрет? Обвинят меня. К тому же он иностранец, могут быть проблемы с посольством. — И сказал громко: — Я поступлю так, как положено в подобных случаях. Значит, строфантин.

Сделав укол, он подождал немного, чтобы увидеть реакцию пациента.

— Ему полегчает, гарантирую. Видите, он уже стал поспокойнее. До свидания.

Доктор ушел.

Через пять минут Браджешу действительно стало лучше:

— Швета, смотри, утро. Снег перестал, и небо зеленое, скоро выглянет солнце. Днем мы пойдем гулять по первому снегу, согласна?

— Обязательно пойдем, а пока — спи, дорогой, — она накрыла ладонью его слабые руки.

Браджеш зашептал:

— Вечный Дух обитает в граде с одиннадцатью вратами, в граде тела…

Она подумала, что муж бредит, но потом заметила, что на тумбочке все еще лежат раскрытые «Упанишады». По вечерам он читал их, лежа в кровати или сидя в кресле.

— Вечный Дух… Сильно бьется вот здесь, здесь! — Браджеш указал пальцем на сердце. — А теперь тут, — он поднес руку к горлу. Его глаза закрылись, рука бессильно упала.

Светлана позвала сына:

— Иосиф!

— Сердце не бьется, — сказал Иосиф и поцеловал Браджеша в лоб.

«Причина смерти — инфаркт», — констатировал вызванный врач.

<…>

23

Зеленое небо стало светлым и золотистым, день обещал быть солнечным. Меньше двух часов миновало с тех пор, как ушел врач. Индуисты верят, что люди чести умирают утром, когда встает солнце, и их души выходят из тела легко, без помех, зачастую во сне, вспомнила она.

Светлана не могла отогнать от себя мысль о смерти отца тринадцать лет назад, о страшной, мучительной смерти. Отец лежал с закрытыми глазами, с лицом сперва покрасневшим, потом почерневшим, и задыхался. Душа не могла покинуть тело, сказала она себе теперь, вспоминая об этом. Ночью, когда уже показалось, что отец перестал дышать, он вдруг открыл глаза и окинул грозным взглядом ее, Светлану, Берию, Хрущева и всех остальных. Взгляд этот был безумным, злым, полным страха смерти. А потом произошло нечто странное: отец поднял левую руку, словно проклиная всех присутствующих. Да, его жест был, несомненно, угрожающим — и все в комнате словно окаменели. В следующую секунду отец умер.

Три года назад Светлана прочитала в дневнике Браджеша: «Когда я умру, хочу, чтобы меня сожгли, а пепел высыпали в реку; религиозный обряд необязателен». Тогда она еще спросила, что это за река.

— Ганг?

— Да, Ганг, — улыбнулся он, — но так, наверное, не получится, ведь я могу умереть за границей. Все реки одинаковы, все воды вливаются в один океан.

Она взглянула на «Упанишады», которые по-прежнему лежали раскрытыми. На книгу падали лучи утреннего солнца. В этот последний октябрьский день утро выдалось морозным. Светлана вдруг подумала, что часа через два, как только слегка потеплеет, они с Браджешем отправятся на прогулку. Она еще не привыкла, что его больше нет.

Она думала о том, что в октябре они познакомились и в октябре же расстались, о том, что в последний год Браджеш все чаще возвращался к своим индийским корням, к философии индуизма, к древней индийской мудрости.

Мысли о муже вдруг привели Светлану к важному решению. Она села за письменный стол и написала:

Глубокоуважаемый Леонид Ильич, 31 октября после продолжительной болезни умер мой муж Браджеш Сингх, член коммунистической партии Индии. Прошу Вас помочь мне отдать покойному последний долг: отвезти его прах в Индию и там передать урну семье, как того требуют традиции этой страны. Я продолжаю считать, что здесь он находился из-за меня; если бы он остался в Индии, то до сих пор был бы жив. Вот почему я приняла на себя это обязательство в отношении его семьи.