Розовый костюм - [4]

Каждый новый сезон Chambre syndicale de la haute couture et du pret-a-porter[11] заставляла «Chez Ninon» платить некий «залог» французским модельерам. Хозяйки всегда произносили слово caution, залог, как «cow-see-on»[12] – им казалось, что сумма и без того чрезмерная, а потому о произношении можно не слишком заботиться. Платить приходилось каждый раз, иначе их попросту не пустили бы на показы. И Хозяйки платили, а уж дальше им никто помешать не мог.

Мисс Ноне было уже далеко за семьдесят, но насколько «далеко», сказать было трудно. Она всегда пребывала в полной боевой готовности, одевалась в те оригинальные модели, которые сама же бесстыдно и скопировала, и на любом знаменитом показе требовала себе место в первом ряду. «Мейси», «Маршал Филд», «Орбах», даже «Бонвит Теллер» – где бы ни происходил показ, мисс Нона, если, конечно, хотела, всегда занимала самое почетное место, которое обычно занимает потенциальный покупатель. У нее были очень острые локотки и вид свергнутой с престола герцогини, так что никто не решался ей отказать. Ее партнерша, мисс Софи, лишь ненамного младше Ноны, обычно тащилась следом за партнершей, извиняясь и с точностью хирурга оперируя своим обаянием южанки. Впрочем, обе Хозяйки не потерпели бы ни малейшей попытки проигнорировать их или не дать им слова. Они всегда были очень точны в своих требованиях и никогда никому не уступали.

«Удивительные и поистине одержимые» – так однажды охарактеризовал их кто-то из редакторов журнала «Вог». А издатель журнала «Харпер базар» Кармел Сноу сочла их самыми «проницательными американскими покупательницами парижской моды». Мисс Нона даже как-то снялась в рекламе лака для ногтей. В общем, это были две очаровательные пиратки, но тем не менее все же пиратки.

К счастью, они никогда не приходили на работу раньше десяти.

Кейт любила раннее утро, когда в большие окна мастерской струился яркий свет, а швейные машины в отделе прет-а-порте еще молчали. Покрытые черной с золотом эмалью громкоголосые звери, они были снабжены допотопным ножным приводом и, перегревшись, частенько обжигали девушкам пальцы и предплечья – а перегревались они постоянно. Швеи из отдела прет-а-порте стояли в «Chez Ninon» на самой нижней ступени; они целыми днями жали на педали своих швейных машин, как на педали органа, успевая, впрочем, и болтать друг с другом, и весело смеяться. У многих волосы были накручены на бигуди в ожидании вечернего свидания; другие стягивали локоны шнурком на затылке, чтобы те не мешали; быстрые глаза и еще более быстрые руки помогали им строчить практически без оглядки. Кейт никогда не могла понять, зачем такой талантливой швее, как Пег Харрис, целыми днями торчать за машинкой и строчить одно за другим дюжины самых обыкновенных платьев, но Пег любила свою работу. «Одевать народ – дело очень даже благородное», – каждый раз говорила она тем, кто спрашивал, зачем ей такая скучная работа. Кейт была с ней согласна, но сама-то она определенно предпочла бы одевать Первую леди.

Кейт бросила газеты на рабочий стол и поставила чайник. С утра она любила выпить горячего чая. Было слышно, как мистер Чарльз разговаривает по телефону за закрытой дверью своего кабинета. Ноэль Чарльз считался «внутренним дизайнером» «Chez Ninon» и непосредственным начальником Кейт. У него были совершенно серебряные волосы, и он был абсолютно безупречен во всем, вплоть до кончиков тщательно ухоженных ногтей. Говорил он с еле заметным европейским акцентом и всегда утверждал, что у него бельгийские корни, но, с точки зрения Кейт, его акцент не был похож ни на французский, ни на немецкий. Внешность у него тоже была невнятно европейская, как и акцент; впрочем, этот акцент вел себя точно хамелеон – он то усиливался, то ослабевал в зависимости от того, с кем мистер Чарльз разговаривал.

Он надеялся вскоре открыть собственный магазин и поговаривал, что ему хотелось бы и Кейт взять с собой в качестве партнера. Это был великолепный план – вне зависимости от его осуществимости. В любом случае Кейт очень нравилось ранним утром сидеть в тихой мастерской, пить с мистером Чарльзом чай и разговаривать с ним о разных важных вещах вроде текущих событий, как полагается культурным людям.

Засвистел чайник. В буфете имелся неплохой запас чая «Barry’s Gold Blend», который Кейт ухитрилась отыскать в специализированном магазинчике в верхней части города. Чай оказался довольно дорогим и, увы, лежалым. Впрочем, даже лежалый «Барри» был лучше любого чая компании «A&P».

Из купленных в метро газет Кейт аккуратно вырезала фотографии Первой леди. Одна предназначалась для ее альбома с вырезками, а вторую она вложила в письмо к отцу – Старику она писала каждую неделю и каждую неделю посылала ему половину своего жалованья, двадцать шесть долларов. Правда, в ответных письмах Старик никогда не упоминал ни о деньгах, ни о вырезках из газет, ну и Кейт никогда о них не упоминала, но все же ей было интересно узнать, понимают ли авторы газетных сплетен, что, например, вот это платье «от Диора» на самом деле к Диору не имеет никакого отношения. Но было удивительно приятно видеть, как кто-то носит «ее» платье – как поворачивает плечи, как склоняет голову, как отражает свет вышивка стеклярусом. Кейт уже довольно давно работала в «Chez Ninon», но когда она видела на ком-то свою работу, в ее душе неизменно возникал трепет.