Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации - [107]

Таким образом, в нашем распоряжении имеются записки представителей различных групп бухарской элиты, анализ и систематизация которых позволяют сформировать целостное и объективное представление о том, как различные социальные слои и политические группы бухарского общества оценивали режим российского протектората в Бухарском эмирате, его последствия для политического и правового развития государства.

Наиболее противоречивы, на наш взгляд, сведения анализируемых источников о положении Бухарского эмирата и его правителей по отношению к Российской империи и о процессе укрепления российского контроля над Бухарой.

Так, А. Дониш трижды (в 1857–1858, 1869–1870 и 1873–1874 гг.) побывал в составе бухарских посольств в Санкт-Петербурге и имел возможность убедиться во многих преимуществах России по сравнению с Бухарой, что, собственно, и обусловило его реформаторские воззрения, изложенные, в том числе в дневнике его путешествия в Петербург [Хайдаров, 2012, с. 11][127]. Его политическим идеалом, как ни странно, стала система управления, существовавшая в России, и император, по его мнению, мог бы стать образцом для бухарских монархов, как правитель, установивший и поддерживающий порядок в государстве [Айни, 1960, с. 789; Рзаев, Ташкулов, 1990, с. 114; Юлдашев, 1963, с. 56]. Но при этом, несмотря на преимущества, А. Дониш весьма далек от мысли, что вхождение в состав России пойдет на пользу Бухаре — напротив, он весьма болезненно реагирует на позорный мир 1868 г., превративший эмират в протекторат Российской империи, необходимость выплаты контрибуции и т. д.

При этом в течение 1860–1870-х годов в Бухаре еще питали надежду, что Россия возвратит эмирату отторгнутые от него территории (в частности, города Самарканд и Джизак), уповая на то, что другие великие державы сдерживают агрессивные устремления русских. Весьма показательно в этом плане сообщение А. Дониша о намерении русских вырезать все местное мусульманское население Самарканда, и только Османская империя, Франция и Индия (т. е. Великобритания) не позволяют им сделать это. Тем не менее в записках ученого неоднократно проскальзывает опасение — русские скоро захватят и оставшуюся часть эмирата, что противоречит его же собственному (и вполне обоснованному) мнению о том, что русским невыгодно захватывать страну, поскольку сохранение власти эмира позволило им экономить средства, которые пошли бы на изменение системы управления в Бухаре [Дониш, 1967, с. 80, 87].

А. Дониш осуждает робкую и нерешительную позицию эмира Музаффара по отношению к России, в частности, проявившуюся даже в том, что правитель не осмеливался самостоятельно решать проблему нехватки воды для столицы, сложившуюся после захвата русскими Самарканда и установления контроля над верховьями р. Зеравшан, питавшей также и Бухару. Русские же, как полагал А. Дониш готовы были решить эту жизненно важную проблему лишь после того, как полностью присоединят территорию эмирата к своим владениям [Там же, с. 97]. Впрочем, по мнению ученого, эмир Музаффар, фактически подчиняясь России, все же формально сохранял самостоятельность своего государства, тогда как его сын Абдул-Ахад после вступления на трон даже формально признал вассальную зависимость от Российской империи[128]. Про нового эмира даже говорили, что он практически не бывает в Бухаре, а живет в Кермине, потому что провинился перед русским царем, и тот запретил ему бывать в собственной столице [Айни, 1960, с. 436]!

Аналогичных взглядов придерживаются и другие местные авторы. А. Сами и Салимбек однозначно осуждают политику имперской администрации, которая, внешне демонстрируя мир и дружбу Бухаре, тем не менее предоставляет убежище противникам эмира — мятежным региональным правителям Баба-беку и Джура-беку, которые даже получили высокие воинские звания русской армии, а также племяннику эмира Музаффара, которого последний подозревал в намерении захватить трон [Сами, 1962, с. 113–114; Салимбек, 2009, с. 48–49; Pierce, 1960, р. 27–28].

В глазах бухарских авторов прокладывание на территории Бухарского эмирата железной дороги, проведение телеграфа, строительство мостов и проч. служило еще одним символом подчинения Бухары России. Поэтому они весьма одобрительно отзываются о попытках эмира Музаффара не допустить введения этих «новшеств» в эмирате, сокрушаются о том, что эмир под давлением туркестанского генерал-губернатора М. Г. Черняева все же дал согласие, а его сын и наследник Абдул-Ахад сам способствовал строительству железной дороги, телеграфа (владельцем которого он и стал) и проч. при пассивной позиции собственных сановников, которые никак не противились русским предложениям [Дониш, 1967, с. 111; Сами, 1962, с. 118; Салимбек, 2009, с. 65–66; Sadr-i Ziya, 2004, р. 190–191].

Строительство железной дороги и телеграфа стало в глазах бухарских современников одним из первых этапов подчинения Бухары Российской империи[129]. В дальнейшем русские использовали еще несколько поводов для усиления своего контроля над эмиратом и его правителем. Первым из них стало назначение русского «консула» (т. е. императорского политического агента) в Бухаре, чего крайне не хотели представители эмирской администрации, опасаясь вмешательства этого представителя имперских властей во внутренние дела эмирата. Российские власти уверяли, что в задачу этого дипломатического чиновника будет входить только защита русских подданных на территории Бухары, однако бухарские сановники не без оснований сомневались в том, что он этим ограничит свою деятельность [Салимбек, 2009, с. 70–71].