Россия и Дон. История донского казачества 1549—1917 - [219]

Галецкий (Арханг. губ.), примыкавший к к.-д., приглашал правых донских депутатов вернуться к своим избирателям и сказать им, что «они знают теперь тех, кого в их глазах делают революционерами. Это голодные крестьяне и вся Россия, от имени которой говорит большинство Думы…». «И для того, чтобы исполнить долг перед общей родиной, не подниматься нам нужно на эту Россию, а идти вместе с ней за общую свободу…»

Из левых депутатов выступил Аладьин, приветствовавший и воинские подвиги казачества, и образ вольного казачества былых времен. Но, заявил он, если еще несколько лет продлится полицейская служба казачества, «то, конечно, от славного образа казака останется другой образ», под которым «будет написано крупными буквами: «разбойник…». «Если казачество дорожит своим прошлым, если казачество хочет жить в мире с русским народом в настоящем, у него есть только один путь… признать, что здесь есть только русский народ, который борется за свое существование, что одна дорога честному человеку, будь он казак или нет, – это быть с русским народом…»[768]

Таковы были взгляды различных партий в Думе на казачество. Поскольку вопрос о краевой автономии Дона возбуждал сочувствие в группе окраинцев-автономистов на почве национальной, постольку же огромное большинство Думы, занятое вопросом об утверждении влияния и власти общенародного представительства, осталось равнодушно к вопросу об автономиях вообще. Что касается казачества как особой сословно-бытовой группы, то никто почти не думал о том, что донское казачество являлось потомком вольных граждан вольной и независимой колонии, воспитанных на началах демократии и свободы. Подавляющее большинство депутатов считало донцов такими же служилыми казаками, как и представителей искони служилых войск. Главное внимание большинства – и Думы, и печати – было сосредоточено на той реакционной роли, которая навязана была казакам правительством. К тому же объективно ясно было, что казачество изнемогает под тяжестью поголовной и пожизненной службы за свой счет, задыхается от военно-бюрократического управления. И поэтому правые круги и правительство стояли за неприкосновенность казачьего быта, созданного Николаем I и Александром III. Левые желали раскрепощения казачества. Крайние же левые (с.-д. и с.-р.) хотели уничтожения казачества, уравнения казаков с остальными гражданами России во всех отношениях.

Таким образом, в 1906 г. шла речь об исчезновении казачества как особой категории граждан. Между тем для широкой массы казачества самое имя казака, сознательно или бессознательно, связано было с памятью о былой политической, религиозной и гражданской свободе, о славной многовековой истории; и, искренно желая облегчения своего материального положения и тяжестей воинской повинности, казачество вовсе не хотело умирать, как историческая – социальная и бытовая – группа.

Одновременно с вопросом о бытии казачества в 1906 г. поставлен вопрос и о казачьей земле. Разрешался он различно, в зависимости от политической группировки.

Крайние правые, в эпоху 1-й Думы, выдвинули также проект отобрания казачьих земель, как у донских казаков, так и в других казачьих войсках. Из этих земель должен был составиться земельный фонд для наделения малоземельных крестьян внутренних губерний. Такой проект был опубликован Волгиным в «Сельском хозяине» за 1906 г. Цель этого проекта заключалась в желании защитников крупного частного землевладения перенести удар принудительного отчуждения с помещичьих земель на казачьи.

В лагере диаметрально противоположном, в лагере крайних левых (у с.-р.) вопрос разрешался в том же смысле: казачьи войсковые и даже надельные земли должны были пойти в передел. Таков был проект основного земельного закона, внесенный в Государственную думу 33 членами ее 6 июня. Передача его в аграрную комиссию была отклонена 8 июня. Но и более умеренный проект 104 членов Думы, внесенный 23 мая 1906 г. трудовиками, выражался довольно определенно. Параграф 4-й «Проекта основных положений земельного закона» гласил: «Надельные земли… остаются за теперешними их владельцами, но должны быть приняты… меры, чтобы предотвратить скопление земель выше трудовой нормы в одних руках…»[769]

В аграрных комиссиях 1-й Думы вопрос о казачьих и инородческих землях был выделен в особую категорию, для которой предполагалось наметить и особое положение. Но при обмене мнениями в подкомиссии под председательством профессора М.Я. Герценштейна, а также и в самой комиссии, – по свидетельству Н. Бородина[770], никто не возражал против того положения, что в интересах успеха аграрной реформы нежелательно вооружить против нее многочисленных земледельцев-казаков, а потому следует надельные их земли оставить, как надельные крестьянские и мелкие участки частновладельческие, неприкосновенными и под принудительное отчуждение их не подводить.

Мы знаем уже, что и это компромиссное решение – готовность аграрной комиссии 1-й Думы признать неприкосновенными «надельные» земли казачества – не удовлетворило бы казачью массу. Последняя желала восстановления права казачьей общины на земли, расхищенные дворянством и отведенные офицерству и чиновникам. Она верила в возможность отобрать у дворян и чиновников земли без выкупа, а крестьянские поселения, основавшиеся на войсковой земле, вывести из предела казачьих поселений. Задача эта была в свое время намечена комитетом 1819 года, и некоторое количество помещичьих крестьян было, при Николае I, переведено в Миусский округ, вне пределов казачьих станиц. Но с 1861 г. крестьянские наделы, даже чересполосные с казачьими землями, были закреплены за ними. Помещичьи земли иногда переменили ряд владельцев, раздробились, попали в руки местных, а чаще пришлых (из Херсонской и Таврической губерний) крестьян, немецких колонистов и т. п.