Родной берег - [114]

Памела изумленно уставилась на Джеральдину.

– Я не могу его продать, он не мой, – мягко заметил Ларри, – и надеюсь, еще долгие годы не станет моим.

И дня не прошло, как Эд уже обнаружил одну из лесных тропинок и ушел бродить.

– За него не волнуйтесь, – успокаивала Китти, – к ужину вернется.

К своим ужинам Джеральдина относилась крайне трепетно – не только к угощению, но и к каждой детали сервировки. Но она плохо говорила по-французски, и ей было трудно общаться с Альбером и Вероник, молодой парой, недавно нанятой отцом Ларри для работы по дому и в саду. Порой Джеральдина приходила в отчаяние.

– Ларри, скажи, пожалуйста, Альберу, чтобы не ставил по утрам пиалы для кофе. Почему французы пьют кофе из пиал? Пока он горячий, его не взять. Минута – и он уже ледяной.

– Когда до Вероник наконец-то дойдет, что я прошу подавать овощи одновременно с мясом? Я говорю ей: «Тузансамбель», – а она только таращится на меня.

Впрочем, прислуга в Ла-Гранд-Эз старалась как могла. Каждое утро из boulangerie[33] в Бельнкомбре привозили свежий хрустящий хлеб. Кофе, сваренный в стеклянной колбе, был крепкий и ароматный. Деревенское масло подавали на стол большим куском – белое, нежное и слишком вкусное, чтобы мазать на него джем.

– Какая роскошь! – восхищалась Китти. – Просто райское угощение!

– Моя мама всегда говорит: гости как лошади – их нужно поить, кормить и держать в тепле.

– Я – счастливейшая лошадь на свете! Ты все продумала.

– Просто нужно поставить себя на место другого. В этом смысл всех хороших манер.

По вечерам сперва кормили Мартышку – на кухне, где ее развлекала Вероник. Памеле разрешили ужинать со взрослыми.

Ларри видел, что Джеральдину это раздражает.

– Может, я скажу Китти, что будет лучше отправить и Памелу ужинать на кухне?

– Нет, нет, – смутилась Джеральдина. – Если уж Китти так хочется. Я просто беспокоюсь, что девочка ест взрослую еду. Как думаешь, можно подать moules?[34]

Памела сообразила: это проверка.

– Мне нравятся moules, – сказала она. – Я бы попросила добавки.

– О, это чудовищно! – Джеральдина брезгливо вытянула салфетку из кольца. – Я говорила Альберу, что каждый вечер нужно подавать свежие салфетки. Ну что мне делать, Ларри? Они вообще не воспринимают, что я им говорю.

– Я постараюсь, чтобы они поняли, – пообещал Ларри.

Джеральдина улыбнулась Эду и Китти, разглаживая на коленях возмутительно мятую салфетку.

– Я знаю, что это на самом деле пустяки, но есть правила, и надо с ними считаться. Иначе мы с тем же успехом можем сидеть на полу и есть руками.

– Как Марта, – вставила Памела.

Китти спросила, как у Ларри с живописью.

– На нее теперь времени не остается.

Она смотрела на него с растерянной улыбкой, пытаясь догадаться, что он чувствует на самом деле. Не в силах отвести глаз от давно любимых черт, Ларри понимал, что больше никто в мире не понимает, чего ему стоило это самоотречение. Выбросив холсты в Темзу, он решительно отказался от живописи. Уговорил себя, что это честный поступок и трезвая позиция. Но эта тревога в глазах Китти словно оживила тогдашнюю боль.

– Сказать по правде, – признался он, – я понял, что художник из меня неважный.

– Но твои картины покупали! Ты же сам говорил.

– Джордж, потому что Луиза его заставила.

– Нет. Другие тоже.

– Да. Нашелся один настоящий покупатель. Я так и не узнал кто. Это был мой звездный час.

– Он ведь так здорово рисовал! – Китти повернулась к Эду: – Правда?

– Я верил в Ларри со школы. Но жить на что-то надо.

– А тебе его картины нравятся? – спросила Китти Джеральдину, простодушно ожидая поддержки.

– Я их никогда не видела, – ответила та.

– Как? – Китти смутилась.

Джеральдина, покраснев, повернулась к Ларри:

– Почему я их не видела, милый?

– Потому что показывать нечего. Я все выбросил. – Он говорил равнодушным голосом, чтобы не выдать чувств. Но именно этим и выдал.

Повисло молчание.

Вероник стала убирать со стола. Звяканье тарелок казалось оглушительным.

– Ты когда-нибудь слышала о художнике по имени Энтони Армитедж? – продолжил Ларри нарочито оживленно. – Он младше меня, но уже успел стать легендой. Я познакомился с ним в художественной школе до того, как он стал знаменитым.

По лицам собравшихся было понятно, что никто о нем не слышал.

– Мне просто не повезло, – объяснил Ларри. – Я столкнулся с настоящим гением. Я посмотрел на работы Армитеджа, посмотрел на свои – и понял, что обманываю себя.

– О Ларри. – Голос Китти был полон сочувствия.

– Не так уж и не повезло, – заметила Джеральдина. – Это одна из причин, по которой Ларри поехал в Индию.

Он улыбнулся:

– И правда.

– А этот Армитедж, – заинтересовался Эд, – он правда такой замечательный?

– Можешь сам убедиться, если хочешь. Он живет неподалеку, в Ульгате, это на побережье.

– А ты мне ничего не говорил! – укорила мужа Джеральдина.

Но ей он и про Нелл не говорил.

– Угадай, на ком он женат? – сказал он Китти. – На Нелл.

– Нелл! Твоей Нелл?

– Она уже очень давно не моя.

– О, тогда нам точно нужно их навестить!

Тем вечером в спальне Джеральдина была особенно молчалива, как всегда, когда чувствовала себя несправедливо обиженной. Это раздражало Ларри, хоть он и понимал, что она права.