, равно как и предоставленные им привилегии не были урезаны Августом, а Клавдий их увеличил, — правда, с предписанием, чтобы новые Клавдиевы академики из года в год на своих заседаниях читали написанные по-гречески исторические труды своего чудаковатого патрона. Обладая первой в мире библиотекой, Александрия в течение всей эпохи империи удерживала за собой своего рода первенство в области науки до тех пор, пока не погиб Мусей и ислам не разрушил античную цивилизацию. Это первенствующее положение город сохранял не только благодаря тем возможностям, какие давала ему библиотека, но и благодаря старой традиции и идейному направлению местных эллинов; действительно, среди ученых наиболее многочисленными и видными были уроженцы Александрии. В эту эпоху немало заслуживающих внимания ученых трудов, особенно по филологии и физике, также вышло из круга «ученых и членов Мусея», как они себя титуловали, что несколько напоминает современных парижских «ученых членов института»; однако то литературное значение, какое имели для всего эллинского и эллинистического мира александрийская и пер-гамская придворная наука и придворное искусство в лучшую эпоху эллинизма, даже в отдаленной степени не было присуще науке и искусству римско-александрийской эпохи. Причина этого заключается не в отсутствии талантов или каких-либо иных случайностях. Меньше всего значения имело и то обстоятельство, что при раздаче мест в Мусее император лишь изредка принимал во внимание действительные дарования и всегда руководствовался личными симпатиями, так что правительство распоряжалось этими местами совершенно так же, как всадническим конем или местами домашних служащих; но ведь так же обстояло дело и при прежних дворах. Придворные философы и придворные поэты остались в Александрии, но двора там не было; и тут с полной очевидностью обнаружилось, что дело было не в пенсиях и наградах, но в плодотворном для обеих сторон контакте между большой политической и большой научной работой. Работа эта велась в интересах новой монархии со всеми вытекающими из этого последствиями, но центром ее была не Александрия: этот расцвет политического развития по праву принадлежал латинянам и латинской столице. Поэзия и наука в век Августа достигли при аналогичных условиях такого же высокого и отрадного развития, как эллинистическая поэзия и наука при дворах пергамских царей и ранних Птолемеев. Даже в греческих кругах, поскольку римское правительство воздействовало на них в том же духе, как и Лагиды, духовная жизнь тяготела скорее к Риму, чем к Александрии. Конечно, греческие библиотеки столицы не могли сравняться с Александрийской, и в Риме не было учреждения, подобного александрийскому Мусею. Но служебное положение в библиотеках Рима давало доступ ко двору. Учрежденная Веспасианом в столице кафедра греческой риторики, замещаемая и оплачиваемая правительством, давала занимавшему ее лицу положение, одинаковое с положением императорского библиотекаря (хотя эта профессура и не считалась придворной, подобно последней должности), и потому эта кафедра признавалась самой важной в империи
>442. Самой видной и влиятельной должностью, какой вообще мог достигнуть греческий литератор, была должность секретаря греческого отдела императорской канцелярии. Перемещение из александрийской Академии на соответствующую должность в столице считалось, как известно, повышением
>443. Но и помимо тех преимуществ, которые греческие литераторы находили только в Риме, постов и должностей при дворе было достаточно, чтобы наиболее уважаемые литераторы предпочитали столицу египетскому «даровому столу». Ученый мир Александрии того времени сделался чем-то вроде вдовьего дома греческой науки; достойный уважения и полезный, он не оказывал решающего влияния на основные пути культурного развития в эпоху империи, равно как и на его аномалии; места в Мусее нередко давались видным ученым со стороны, да и в самом институте большее внимание уделяли книгам библиотеки, нежели гражданам этого большого торгового и промышленного города.
В военном отношении в Египте, как и в Сирии, перед римскими войсками стояла двойная задача: защита южной границы и восточного побережья (что, правда, не может даже отдаленно сравниться с той защитой, которой требовала линия Евфрата) и поддержание внутреннего порядка в стране и в столице. Если не считать кораблей, стоявших близ Александрии и на Ниле, задачей которых являлся, по-видимому, главным образом таможенный контроль, римский гарнизон состоял при Августе из трех легионов вместе с принадлежавшими к ним немногочисленными вспомогательными войсками, всего около 20 тыс. человек. Это составляло приблизительно половину того, что Август предназначил для всех азиатских провинций вместе, — факт, свидетельствующий о важности этой провинции для новой монархии. Но гарнизон этот был, вероятно, еще при самом Августе сокращен на одну треть, а затем при Домициане еще на треть. Первоначально два легиона были поставлены вне столицы, но главный лагерь, а вскоре и единственный, находился перед ее воротами, на-месте последнего сражения Октавиана с Антонием, в предместье, получившем отсюда название Никополя. Предместье это имело свой собственный амфитеатр и свой собственный императорский народный праздник и было организовано на принципах полной самостоятельности, так что было время, когда по части общественных увеселений оно стояло впереди Александрии. Непосредственная охрана границы была возложена на вспомогательные войска. Те же самые причины, по которым ослабела дисциплина в Сирии, а именно: выполнение чисто полицейских функций и непосредственное соприкосновение с населением огромной столицы, — оказали влияние и на египетские войска; здесь дело осложнилось еще тем, что римляне быстро переняли с давних пор укоренившийся в македонских полках Птолемеев дурной обычай разрешать солдатам, состоявшим на действительной службе, вести брачную жизнь и пополнять армию родившимися в лагере солдатскими сыновьями. В связи с этим и египетский корпус, в котором уроженцев Запада было еще меньше, чем в остальных армиях Востока, и который вербовался преимущественно из граждан и из лагеря Александрии, пользовался, по-видимому, наименьшим уважением среди прочих армейских корпусов, а офицеры этого легиона, как уже было отмечено, считались по рангу ниже других.
