Римская Империя в III веке нашей эры. Проблемы социально-политической истории - [16]

. Однако уже в I в. н. э. ряды легионеров пополняются и за счет провинциалов-перегринов, получавших права римских граждан при записи в легион. В начале II в. н. э., при Адриане, римляне полностью перешли к практике набора солдат в легионы из жителей тех провинций, в которых эти легионы размещались[207]. Следовательно, отныне легионерами становились жители провинций, романизованные далеко не в такой степени, как население внутренних провинций, находившихся в составе римских владений на протяжении веков. Дж. Форни пришел к заключению, что к III в. н. э. провинциализацию рядового состава легионов можно считать свершившимся фактом[208]. К началу III в. н. э. ускорился и процесс провинциализации командного состава римских войск. Значительным толчком для него послужило то обстоятельство, что решением Септимия Севера центурионат перестал быть вершиной военной карьеры рядовых легионеров и превратился для них в ступеньку на пути к тем военным постам, которые раньше были доступны только представителям всаднического сословия[209]. Более того, сыновья примипилов могли теперь занимать в легионе посты tribuni laticlavii, доступные ранее лишь сыновьям сенаторов[210]. Хотя вспомогательные войска изначально формировались из провинциалов, но и в их рядах происходили изменения социального характера. Как отмечал А. Мочи, ко II в. н. э. племенная аристократия пограничных провинций империи в своем большинстве уже обладала правами римских граждан. Поэтому молодым аристократам не было смысла служить во вспомогательных войсках римлян, а следовательно, большинство в них составляли представители низших слоев племенных общин[211].

Общепризнано, что в эпоху Принципата идет также варваризация римской армии. На военную службу к римлянам принимаются не просто малороманизованные провинциалы, а «настоящие» варвары. Еще со времен Августа римляне разрешали германцам селиться на землях империи и принимали их навоенную службу[212]. Со второй половины II в. н. э., когда римские войска начали терпеть поражения от варваров, правители империи чаще стали предоставлять земли в пределах своего государства для расселения варваров. Видимо, из них набирались вышеназванные иррегулярные воинские формирования. Несомненно, ускорению процесса варваризации вооруженных сил империи способствовало издание в 212 г. н. э. императором Каракаллой эдикта о распространении прав римских граждан на всех свободных жителей римского государства. Теперь бывшие перегрины не нуждались в службе во вспомогательных войсках как средстве приобретения римского гражданства. В этих условиях значение варваров как источника пополнения рядов римской армии должно было резко возрасти. В III в. н. э. правители Рима не только принимают на военную службу варваров, поселившихся на римских землях, но и нанимают варваров, живших за пределами империи, принуждают служить в римских войсках захваченных в плен, а при заключении мирных договоров требуют от вождей племен поставки воинов для службы в римской армии. Как показатель все более частого привлечения варваров на службу римлянам в III в. н. э. расценивает Р. Макмаллен тот факт, что при Александре Севере в надписях для обозначения варварских воинский соединений в составе римской армии применяется неримский термин cuneus[213]. Древние авторы сообщают о приеме варваров на военную службу при Каракалле (Dio. 78, 13; Herodian. IV, 7), Максимине Фракийце (Herodian. VII, 8; VIII, 1), Пупиене (Herodian. VIII, 6), Постуме (SHA. Gall. duo. VII–VIII), Пробе (SHA. v. Prob. XIII), Аврелиане (Dexipp. De bell. Scyth. 2).

С учетом указанных процессов в вооруженных силах Римской империи историки и пытаются трактовать вопросы о социальной сущности римской армии, ее роли в политической жизни римского государства в III в. н. э.

Так, М. И. Ростовцев пришел к заключению, что уже во II в. н. э. римская армия теряет связи с городами, становится выразительницей интересов сельских жителей империи и как таковая ведет в III в. н. э. борьбу против городской буржуазии[214]. Во второй же половине III в. н. э. эта армия перестала быть римской, не представляла интересы гражданского населения и превратилась в особую касту, существовавшую за счет остальных жителей империи[215].

Ф. Альтхайм считал, что в III в. н. э. римская армия — уже армия крестьянская (Bauemheer). Для нее и провозглашавшихся ею императоров античная городская культура была чуждой. Согласно его концепции, в основе событий политической истории Римской империи III века лежала не классовая борьба, а борьба между племенами и даже расами. В рассматриваемый период, считал историк, на смену «одряхлевшему» населению Италии к руководству античным миром шли новые племена и расы, за господство в империи боролись между собой преобладавшие в сенате сирийцы и составлявшие главную силу римской армии иллирийцы[216].

Историки-марксисты при определении социальной природы римской армии в III в. н. э. исходили из того, что в классовом обществе армия, как важнейший элемент аппарата принуждения — государства, всегда является орудием класса, стоящего у власти или борющегося за власть