Ревизия - [5]

Шрифт
Интервал

В. Для Вас это явилось неожиданностью?

О. Более чем. Я раньше Ежова и не знал толком, знал, что есть такой человек в Оргбюро ЦК и всё. Как сейчас понимаю, у Сталина в рукаве такая тайная «лошадка» припрятана была, и не она одна. Авель будто накаркал — «Кто не со Сталиным, тот против него». Меня такая перспектива совсем не устраивала. Стало понятно, что выстрел в Кирова оказался холостым.

В. Вы сказали об этом Енукидзе?

О. Это он мне так сказал. Он мне через несколько дней после высадки Ежова в Ленинграде натуральную истерику устроил. Собрался к Орджоникидзе идти каяться, прощение на коленях вымаливать. Еле остановил, извращенца грёбанного. «Никто тебя не простит, Авель, — сказал я. — Не в бирюльки играем. Поставят к стенке и всех делов. Надо историю с подпольной троцкистской организацией усиливать».

В. В чем заключались Ваши конкретные действия?

О. Я убедил Авеля войти в непосредственный контакт с Зиновьевым и Каменевым[13]. Все эти недовольные очень тогда убийством Кирова напуганы были. Они всерьёз решили, что это Сталин Кирова убрал. Мол, хотел показать, что если так со своими, то с чужими и вовсе никто церемониться не станет. Чушь, конечно, но все эти старые большевики, на мой взгляд, болваны конкретные, им только с маузерами по улицам бегать и лозунги на митингах орать. Товарищ Сталин совсем другое дело…

В. Не отклоняйтесь от заданного вопроса.

О. Всю схему, конечно, на ходу пришлось перестраивать. Немного помогло, что Ежов больно бесцеремонно себя в Ленинграде с чекистами повёл. Начал показывать, кто хозяин в доме, в нашей среде такого не любят. Каменев и Зиновьев, конечно, в первую очередь, напрашивались на роль жертвенных козлов. Оба в революцию на самом верху сидели, вовремя не сориентировались, за лацкан френча Троцкого держались, по наклонной дорожке покатились. В ссылке критиканствовали, Зиновьев, тот летом тридцать четвертого «Майн Кампф» на русский перевёл. На ходу лепили Антисоветский Троцкистский центр, Енукидзе разыграл засланного казачка, через Орджоникидзе кинул донос в наше ведомство. Потом уже над корявостями поработали, Каменев и Зиновьев после ареста поломались, но подписали что надо. Енукидзе им втихомолку пообещал, вы раскалывайтесь, берите на себя всю вину, наши люди в НКВД помогут, до высшей меры не доведут. Эти орлы и поверили, что им оставалось делать.

В. Как Ваши действия сочетались со следственными мероприятиями, которые в тот момент проводил Ежов в Ленинграде?

О. Очень удачно сочетались. Я сам не ожидал, что версия с троцкистским центром так подойдёт Ежову, точнее, тому, кто его послал в Ленинград. Я даже позволил себя немного поломаться, недовольство питерских чекистов организовал на хамские действия Ежова. Тот взбеленился, пожаловался Сталину, Сталин мне нахлобучку устроил, ну, вы знаете[14]. Так что получилось, что этот антисоветский троцкистский центр прямо из ленинградского дела вырастает, а не из моего воспалённого сознания. Удачное оказалось совпадение, всю эту партийную требуху вычистить одним разом. Моя ошибка только в том заключалась, что я-то себя к требухе не причислял. Я думал, что товарищ Сталин оценит моё радение. Незаслуженно получается.

В. Вернёмся к Енукидзе. Когда Вы узнали о готовящемся покушении на товарища Сталина.

О. Я полагаю, что у Авеля после убийства Кирова психика нарушилась. Много событий за такой короткий период. То он пупом земли себя полагал, то хныкал, что его сдадут, я сдам, Петерсон сдаст, Ежов во всех этих интригах разберётся. С Ежовым он всегда на ножах был, а тот в гору не пошёл, полетел. Мне было понятно, что с Авелем надо прощаться.

В. Если Вы устали, можно отложить допрос.

О. Давайте я передохну. Мне много чего ещё есть сказать.


[1] Общее название трех судебных процессов, состоявшихся в 1936—38 гг. над бывшими функционерами ВКП (б), принимавших участие во внутрипартийной борьбе в двадцатые годы. Все осуждённые на процессах были приговорены к высшей мере наказания — расстрелу.

[2] Известные большевики, активные участники внутрипартийной борьбы в двадцатые годы.

[3] Рыков А. И. (1881—1938) — в 1924—30 гг. председатель правительства СССР, категорический противник отмены НЭПа, автор экономической концепции «врастания кулака в социализм через кооперацию». Расстрелян 15 марта 1938 года.

[4] Операция «Трест» — крупнейшая контрразведывательная операция ГПУ, проведённая в 1921—26 гг., в ходе которой была создана фальшивая организация антибольшевистского подполья «Монархическое объединение центральной России». Основным результатом операции стал приезд в СССР и последующий арест известного английского разведчика С. Рейли и террориста Б. В. Савинкова.


Дело «Промпартии» — крупный судебный процесс в СССР о вредительстве в промышленности, состоявшийся в ноябре-декабре 1930 года. На основании сфабрикованных ОГПУ документов была приговорена к различным мерам наказания большая группа видных инженеров и других представителей научно-технической интеллигенции.

[5] Фуше Ж. (1759—1820) — министр полиции Франции во время Великой французской революции, при Наполеоне и после реставрации королевской власти.


Еще от автора Роман Владимирович Воликов
Тень правителей

Современные повести о современной жизни.


Бургомистр

Другая правда Великой Отечественной Войны. История Локотской республики на оккупированной территории Орловской области.


Последняя встреча Александра Неймайера

Повесть рассказывает о жизни знаменитого провокатора Азефа после его разоблачения.


Вдова героя

Людей неинтересных в мире нет, их судьбы – как истории планет. У каждой все особое, свое, и нет планет, похожих на нее. А если кто-то незаметно жил и с этой незаметностью дружил, он интересен был среди людей самой неинтересностью своей.


Казус Белли

Бог, что считает минуты и деньги,бог, отчаявшийся, похотливый и хрюкающий, что валяется брюхом кверху и всегда готов ластиться – вот он, наш повелитель. Падём же друг другу в объятия.


Случай в санатории

Отпуск следователя прокуратуры неожиданно превратился в расследование клубка преступлений в провинциальном санатории.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.