Ревизия - [4]

В. То есть Вы утверждаете, что это Вы их использовали, а не они Вас?

О. Я рассматривал эту братию как разменную монету. Я планировал их сдать при первом удобном случае, разыграть карту троцкистско-зиновьевской подпольной организации, которая вредит строительству светлого будущего. Так оно и получилось, только уже без прямого моего участия.

В. Инструкций от заграничного центра Троцкого не поступало?

О. Может, и были какие-то отдельные письма. Один агентурный источник сообщил, что у Бухарина[6] во время служебной поездки в Париж была встреча с сыном Троцкого Седовым. Но этот источник ненадёжный, в ИНО подозревали, что он двойной агент, на англичан работает. В целом, вся эта троцкистская организация была рядовой разработкой, лежала у меня в последнем ящике стола до подходящего момента.

В. Расскажите о том, что Вы назвали планом обходных мероприятий?

О. Скажу честно, обстановка в стране аховая была. На Украине голод, рабочие недовольны возросшими требованиями. Не готов утверждать, что всё соцстроительство сплошные приписки, но показухи и «потёмкинских деревень» предостаточно было, по своему опыту с Беломорканалом знаю. Да и как иначе можно было ожидать, когда стремительным рывком из феодализма в коммунизм побежали. Закордонная обстановка тоже не веселая, Прибалтика и Польша превратились в полигон для белогвардейских банд, на Северном Кавказе волнения[7]. Нехорошо чаша весов закачалась, почти как в девятнадцатом году, когда враги со всех сторон обступили. Было такое ощущение, что на грани большой войны балансируем. Так что, по совести, я понимаю, зачем товарищ Сталин эту грандиозную ревизию затеял. Но мне от этого, что легче было? Где гарантия, что первым под расстрел не пойду.

В. Перейдём к конкретным фактам.

О. Я тогда подумал, что кровь из носа надо отвести внимание в сторону. Такая хорошая заварушка нужна, но не в Москве, в Москве слишком на виду. Ленинград самое подходящее место. Одним выстрелом можно нескольких зайцев убить. Показать, что, невзирая на все усилия, оппозиция выжила и готова к смертельной борьбе. Крикунов почистить, в лагеря отправить. И самое главное — в обстановке Большого Террора, в этой истерике, любая ревизия насмарку пойдёт, если по нашей линии и будут претензии, объяснимся, мы, мол, докладывали о нездоровой обстановке, нас не послушали.

В. Вы руководили операцией по устранению Кирова?

О. Разумеется, нет. Это было бы слишком прямолинейно. Тем более, все знали, что я к Медведю[8] недоверчиво отношусь. Я эту мысль Авелю подбросил. Он, конечно, сначала на дыбки встал, Енукидзе смельчаком никогда не был. С другой стороны, если ревизия состояния экономики и обороны страны пройдёт в должном объеме, Орджоникидзе[9] как нарком тяжелой промышленности сразу в тартары полетит. А Авель без Орджоникидзе никто.

В. В чём заключалось Ваше участие?

О. Мои умельцы начали готовить всю эту фабрикацию — про зиновьевско-троцкистский блок, с именами, явками, разговорами, планами на будущее. Специальный упор сделали на то, что ядро боевой организации в Ленинграде находится. Информацию дозировано подбрасывали в ленинградское НКВД, готовили ситуацию, что Медведь врагов прошляпил. Я для этого несколько раз Запорожца[10] в Питер посылал в командировку, нелегально, у него опыт большой.

В. Кто непосредственно организовал убийство Кирова?

О. Я точно не знаю. Поймите правильно, мне нужно было предельно страховаться, никого из своих людей я не мог задействовать. Думаю, что Петерсон всё дело организовал, через старых латышских друзей. Этого Николаева[11] они вслепую использовали, мы просто дали наводку, что у Кирова шашни с его женой.

В. Когда началось Ваше расхождение с Енукидзе?

О. Тут надо понимать одну важную вещь, у меня с Енукидзе никакого особого схождения и не было. И он, и я, мы оба ребята трезвомыслящие. Как в той поговорке: «Ты артист, твоё место в буфете». С этой ревизией мы оба оказались в неприятной ситуации, можно сказать, товарищи поневоле.

В. То есть план захвата власти Енукидзе не вынашивал?

О. Конечно, нет. Какой из Енукидзе правитель, тем более, из меня. Все те меры, которые мы предпринимали до тридцать четвертого года, прослушивание телефонных разговоров членов Политбюро, моя дружба с бухариными-рыковыми, это элемент получения информации, чтобы себя обезопасить в случае чего.

В. Енукидзе многие годы находился в близких товарищеских отношениях с Орджоникидзе. Вы хотите сказать, что Орджоникидзе попустительствовал вашим планам?

О. В какой-то мере. Орджоникидзе вообще-то туповат был. Подсунуть ему через Авеля всю эту ахинею про правый блок большого труда не составляло. А Орджоникидзе всегда докладывал Сталину, от себя эмоции добавлял, кавказский человек. После убийства Кирова это особенно удачно получилось.

В. Вы намерены были ограничиться только этим преступлением?

О. Первоначально — да. Но жизнь, как водится, вносит свои коррективы. Расследование происшествия в Ленинграде пошло не по тому руслу, на которое я рассчитывал. Медведя, разумеется, сразу отстранили от работы, я направил в Ленинград Запорожца с группой толковых ребят, они должны были грамотно всё обставить, свести вопрос, в конечном счёте, на происки троцкистов и не вполне благовидное поведение самого Кирова. Когда надо, мы такие дела годами тянуть можем. И когда группа Запорожца прибыла в Ленинград, она сразу натолкнулась на Ежова[12], который приехал на несколько часов раньше. Да с такими широкими полномочиями, я и представить себе не мог. Фактически, всё расследование убийства Кирова вёл Ежов как представитель ЦК, мои ребята были в роли статистов.