Репортажи из-под-валов. Альтернативная история неофициальной культуры в 1970-х и 1980-х годах в СССР глазами иностранных журналистов, дополненная интервью с ее героями - [82]

.

Э. Т.: К сожалению, это случилось уже после его смерти.

Т. В.: После смерти Соостера Соболев остался связным со всеми авангардными кругами Москвы.

Э. Т.: А как вы познакомились с Ильей Кабаковым? Как я помню, это был тот самый легендарный эпизод в 1967 году, когда вы целой компанией пришли в ателье к Соостеру, но его там не нашли, зато встретили Кабакова. Так вы и познакомились.

Т. В.: У них было одно общее ателье. У нас был адрес, по которому мы пришли как раз к Кабакову.

Э. Т.: Это был первый раз, когда вы приехали встретиться с Соостером?

Т. В.: Да. Кабаков сказал нам очень спокойно: «Ой, вы так рано пришли, вам, вероятно, придется ждать появления Соостера очень долго». И мы остались ждать.

Э. Т.: Какого рода отношения с Кабаковым у вас были? Он ведь довольно часто бывал в Эстонии? Соболев был более эмпатичным в отношении Эстонии, знал какие-то эстонские слова и Калевипоэга, героя нашего эпоса. У него была своя интуиция, свой образ Эстонии. Кабаков, как кажется, был к этому всему безразличнее.

Т. В.: Да, в отношениях с рядом художников и искусствоведов существовал некий барьер.

Э. Т.: Расскажи, пожалуйста, еще раз о том, как Кабаков приезжал к тебе посоветоваться перед своей первой большой международной выставкой.

Т. В.: Каталог этой выставки здесь на полке, сейчас достанем.

Э. Т.: Он приехал к тебе прямо с работами, чтобы их показать и обсудить?

Т. В.: Нет, эти работы я видел раньше, они хранились в его мастерской в огромных папках.

Э. Т.: Знаменитые альбомы Кабакова?

Т. В.: Да. Для их просмотра у него был специальный стенд, куда их можно было поставить и листать.

Э. Т.: Что его беспокоило, почему он хотел с тобой посоветоваться?

Т. В.: Его смущали очень позитивные критические отзывы о его творчестве, вышедшие в Швейцарии и Германии. Он спросил меня, не контрпропаганда ли это?

Э. Т.: Иными словами, хвалят ли его благодаря содержанию работ или по идеологической причине? Какой совет ты ему дал, как успокоил?

Т. В.: Поскольку благодаря Финскому телевидению[185] у меня было некое представление о ситуации в зарубежном искусстве, я смог заверить Кабакова, что его творчество вполне международного уровня и в том, что его хвалят, нет ничего искусственного.

Э. Т.: С кем еще из московских художников вы общались чаще? Какую позицию здесь занимал, к примеру, Георгий Кизевальтер?

Т. В.: Он был в московской группе, которая устраивала перформансы и т. д.

Э. Т.: Он был в группе «Коллективные действия» вместе с Андреем Монастырским, который до сих пор отдыхает летом в Кясму [186] . Ты был знаком с Монастырским?

Т. В.: Нет, я с ним особо не соприкасался.

Э. Т.: А с Эриком Булатовым?

Т. В.: Да, он позже делил с Васильевым большое ателье. У меня очень позитивные воспоминания о Булатове.

Э. Т.: Он тоже бывал в Эстонии?

Т. В.: Он сам об этом где-то упоминает.

Э. Т.: В одном своем тексте он вскользь заметил, что из художников союзных республик москвичи общались с эстонцами и грузинами и что с эстонцами был контакт лучше. Но имен не называет. В этом смысле Соболев скорее исключение — он называет имена и говорит о влиянии. Остальным нравится представлять себя независимыми от чьего-либо влияния.

Т. В.: Именно так в больших странах и культурах нередко и происходит.

Э. Т.: Московский концептуализм получил международное признание, но в определенный период идеи и информация приходили и из Эстонии.

Т. В.: Да, через Финское телевидение мы знали очень многое, начиная с Уорхола и др.

Э. Т.: Как вы познакомились с Михаилом Шемякиным? Как мне кажется, вашей общей чертой был интерес к истории искусства. Для своего воображаемого музея он десятилетиями собирает обширнейший визуальный материал.

Т. В.: Тогда, мне кажется, у него этого проекта еще не было.

Э. Т.: В целом у меня возникло впечатление, что у вас было много хороших контактов, с которыми вы обменивались идеями и информацией, но близких единомышленников, родных душ было мало. Творчество москвичей и ваши работы представляли собой разные концепции, разные системы. В этом плане Соболев, наверное, был самым близким по духу?

Т. В.: Да. Позднее таким своим человеком стал Александр Аксинин[187].

Э. Т.: Он, наверное, является большим исключением и заслуживает отдельной беседы. Возвращаясь к Соостеру — для вашего круга он был в какой-то степени и учителем, образцом для подражания?

Т. В.: Да. С Соостером были также связаны Хенн Рооде[188]и Олав Маран[189].

Э. Т.: Рооде и Марана можно, наверное, назвать наиболее самобытными художниками авангардного направления, работавшими в Эстонии в 1960-х годах. Если я не ошибаюсь, у обоих была традиция домашних встреч, знакомства с новой литературой об искусстве?

Т. В.: Да. В какой-то момент в Тарту выделялся круг Соостера — Валве Янов, Кая Кярнер, Лола Лийват-Макарова и др. Возник элитарный круг, куда было непросто попасть, не говоря уже об обмене идеями. В связи с разными кругами мне вспоминается смешная история. Борис Жутовский был связан с кругом Элия Белютина. Как-то раз он и Соболев остались у меня на ночь, мы уложили их на свою большую кровать.

Э. Т.: Они принадлежали к разным художественным кругам?