Ренуар - [49]

Роден. — Совсем как Малларме. Такой изысканный поэт, и вдруг я вижу его восхищающимся букетом полевых цветов!

Ренуар. — Кстати, о Малларме. Мадам Моризо однажды, слушая, как он читал ей одну из своих поэм, обратилась к нему с вопросом:

«Послушайте, Малларме, что, если бы вы написали когда-нибудь вещь в расчете на вашу кухарку?»

«Но, — отвечал Малларме, — и для моей кухарки я напишу точно так же!..»

— Если некоторые поэмы Малларме, — продолжал Ренуар, — мне недоступны, то до какой степени он был тонок и оригинален как человек! Я вспоминаю, с какой восхитительной простотой он рассказывал об одном негре, ученике колледжа, где он преподавал английский язык:

«На каждом уроке я посылаю его к доске писать мелом слова, и вы не можете себе представить, какое наслаждение мне доставляет видеть, как черный проводит эти белые линии».

— Я предлагаю, — сказала мадам Ренуар, — выпить кофе в саду возле роз.

— Да, — сказал Роден, — а мой портрет?..

Ваза с хризантемами. Середина 1890-х

Вынимая из жилетного кармана прекрасные золотые часы:

— Без пяти два?! Автомобиль графини заедет за мной точно в три часа, и мой секретарь предупредил меня утром, что в моем распоряжении нет больше ни минуты до отъезда на Север.

— Ну, тогда скорей, — сказал Ренуар, — несите меня в мастерскую. Воллар, приготовьте мне лист бумаги на доске!

Я немного задержался в мастерской; мне хотелось видеть, какую позу примет Роден! Но в конце концов мне и не пришлось уйти, так как Ренуар никогда не стеснялся работать в присутствии кого бы то ни было. Что касается Родена, то, усевшись, он стал так же неподвижен, как Роден из Музея Гревен. Без десяти три Ренуар положил сангину и попросил папиросу; портрет был окончен.

— У меня есть еще время посмотреть сад. В моем распоряжении еще десять минут!

Но в этот момент в дверь постучались и на пороге показался выездной лакей:

— Автомобиль ее сиятельства ожидает господина маэстро!

Тогда Роден, обращаясь к мадам Ренуар, вошедшей в мастерскую:

— Если я вернусь когда-нибудь на юг, я попрошу вашего разрешения пройтись по вашему саду. Я так люблю природу!

* * *

Я проводил Родена до автомобиля. Но стартер испортился, и шоферу не удавалось пустить в ход мотор.

Господину маэстро придется подождать четверть часика, — сказал лакей.

Роден. — Четверть часа: у меня остается время, чтобы посмотреть сад. Это доставит удовольствие мадам Ренуар.

Но, посмотрев на свои лакированные туфли, он покачал головой:

— Впрочем, там нет ничего достопримечательного, — те же цветы, которые можно видеть вдоль полотна железной дороги.

Я воспользовался счастливым случаем этой беседы с глазу на глаз, чтобы заполучить еще несколько новых «откровений» на тему «Роден наедине с собой».

Я начал с вопроса: — Как приступаете вы к творчеству, мэтр?

Роден. — Я отдаюсь вдохновению!

Я. — Когда же оно охотнее посещает вас? Натощак? Или во время пищеварения?..

Роден. — Я «мыслю» всегда с одинаковой легкостью и за исключением короткого отдыха…

Я. — В какое время дня?

Роден. — После завтрака. Это доктор, увидя, как моя кошка уснула после чашки молока, посоветовал мне: «Надо следовать примеру животных».

Я. — Я не помню, чтобы мне приходилось читать описание вашей спальни. Вот, однако ж, чем можно было бы соблазнить известнейших репортеров… Какая у вас кровать? Старинная или в стиле «модерн»?

Роден. — Кровать у меня обыкновенная. Я боюсь, что старинная или просто стильная кровать повела бы к своего рода изнеженности. Я испытываю непреодолимую потребность отдыхать глазами на чем-нибудь прекрасном, и поэтому в моей спальне находится произведение искусства — это один из моих «граждан из Кале».

Я. — Раздеваетесь вы или остаетесь одетым во время отдыха?

Роден. — Всегда вполне одет. Стоило бы мне снять воротничок, как это расположило бы меня к безделью, а художнику некогда отдыхать.

Я. — Легко вы засыпаете?

Роден. — Очень легко, если я не обременен идеями.

Я. — Говорят, что легко уснуть, сосредоточив взгляд на блестящем предмете.

Роден. — Восточные люди смотрят на свой пупок… А у меня рядом с кроватью стоит музыкальная шкатулка, подаренная мне одной из моих нью-йоркских поклонниц. Когда мне трудно уснуть, я нажимаю кнопку на крышке и вскоре засыпаю сном ребенка.

Я. — Любите ли вы музыку?

Роден. — Ах! Вагнер! Надо иметь храбрость признаваться в своих взглядах: на днях в разговоре о музыке я защищал Вагнера перед Сен-Сансом…

Я. — Я не знаком с музыкой Сен-Санса, но я слышал, что он многим обязан Вагнеру. Откуда же эта жестокая ненависть его к своему благодетелю?

Роден. — Только подлинно оригинальный ум не восстает против учителя, творчеством которого питался. Слыхали вы когда-нибудь, что я чернил греков?

Я. — Я еще не спросил, мэтр, как вы хотели бы, чтобы вас называли потомки?

Роден (со скромностью, столь свойственной великим людям). — Не мне подсказывать это. Могу вам, кстати, сказать, что во время моей последней выставки в Буэнос-Айресе все тамошние газеты называли меня «Виктором Гюго скульптуры».

Виктор Гюго! Он был окружен действительно друзьями, которые заботились о славе учителя! Башни Нотр-Дам образуют начальную букву его имени! Никто из бегающих за мной не нашел ничего подобного в отношении меня!.. Какая слава — навеки соединить свое имя с Нотр-Дам!..