Ренуар - [48]
«Жюль, — воскликнула моя добрая приятельница, обращаясь к парикмахеру, — стригите осторожнее, мэтр становится национальной собственностью».
Мадам Ренуар показывала Родену портреты маленьких Жана и Клода.
Роден. — Какие у вас прелестные дети, мадам! Чем вы их кормили?
Мадам Ренуар. — Моим молоком, конечно, мосье Роден.
Роден. — Но раз вы кормили сами, как же ваши светские обязанности?
Мадам Ренуар (сдерживая смех). — Можно садиться за стол. Сейчас вы попробуете оливки из Колетт, мосье Роден.
Шляпка с булавкой. 1893
Роден держал оливку большим и указательным пальцами:
— Вот чем жили греки! Куском черного хлеба, козьим сыром и водой соседнего ручья! Как греки были счастливы в своей бедности и какие чудеса они нам оставили! Этот Парфенон! Я, кажется, открыл наконец происхождение всех этих шедевров. Секрет греков в их любви к природе… Природа! На коленях перед ней я создал лучшие из моих скульптур!.. Меня часто упрекали в том, что я не сделал голову «Идущему человеку»; но разве ходят головой?
Ренуар. — Видали вы русский балет?
Роден. — Какие танцоры эти русские! Мне позировал один, стоя на колонне… с протянутыми вперед руками и подобранной ногой. Мне хотелось сделать улетающего гения… Но в тот день я был далек мыслями от действительности, я думал о греках… И мало-помалу я задремал с куском глины в руках. Вдруг я просыпаюсь: мой натурщик исчез… без стеснения! Где те времена, когда художника уважали!.. Кто это мне рассказывал историю об античном скульпторе, который, намереваясь сделать Актеона, растерзанного собаками, спустил на свою модель голодную свору… Нет, но вы представляете себе весь этот шум, если бы я только…
Ренуар. — А папа? Довольны вы им? Он хорошо позировал?
Роден (покачав головой). — Этот папа>[77] ничего не понимает в искусстве. Я бился над кончиком уха, но папа принял позу, которую считал наиболее выгодной, и это проклятое ухо нельзя было увидеть! Я все старался переменить место, но по мере того, как я менял точку зрения, он также поворачивался… Далеки те времена, когда Франциск I подавал кисти Тициану!..
Роден рассматривал «ню», висевшую против него, и вдруг:
— Я понимаю, Ренуар, почему вы сделали правую руку этой женщины толще левой: правая рука — это рука действия, рабочая рука!
Вид на Антибы. 1892–1893
Я. — Мэтр, будет ли мне позволено когда-нибудь посетить ваше уединение в Медоне и вашу келью в Отеле Бирона?>[78]
Роден. — Да>[79] … Я вижу, что нет подробностей моей художественной жизни, которая не стала бы общим достоянием! Я так избегаю рекламы!
Я. — О вас говорят, что, несмотря на всю вашу гениальность, вы не гнушаетесь сами работать молотком и резцом, по примеру древних каменотесов!
Роден (запустив руку в бороду). — Лучшая мечта скульптора — самому побеждать и мрамор и камень!
Я. — Говорят еще…
Роден (добродушно). — Что же там еще такое говорят, а ну-ка?
Я. — Что Академия, несмотря на все свои улыбки…
Роден (неистово). — А, вот что! И что же? Почему же они не желают избрать меня в Академию?
Я. — Ваши друзья, мэтр, любят вас такой ревнивой любовью…
Роден. — Прекрасно, пусть они любят меня поменьше, но не мешают мне быть избранным! Правда, их там целая банда, тех, кто хотели барышничать на моем «Бальзаке»: «Мэтр, с вашим гением!»… Мой гений! Если подумать, что в министерствах, при погребениях, повсюду какой-то Сен-Марсо имеет преимущество передо мной! Вы увидите скоро, что и Бартоломе… Да разве Клемансо заставил бы меня переделывать четырнадцать раз свой бюст, если бы я был членом Академии?
Тут вдруг маленький Клод, вскакивая из-за стола:
— Тьфу! Я опять пропущу муравьев! — и, не обращая внимания на замечание мадам Ренуар: «Перестанешь ты, Клод?» — он останавливается перед Роденом, засунув руки в карманы:
— Мосье Роден, вы не пойдете посмотреть, как работают муравьи?
— Это просто какой-то дурачок, — сказала мадам Ренуар, когда Клод, не дождавшись ответа Родена, юркнул в дверь. — В тринадцать лет он проводит время в наблюдениях за муравьями!
Роден. — В тринадцать лет Микеланджело уже проявил себя; также и я в этом возрасте вылепил свою первую вещь. Какая трудная вещь скульптура! Если великие живописцы могли появляться во всякие времена, что же странного, что я появился, когда скульптура почти угасла?
Ренуар (Родену). — Воллар показывал мне необыкновенные репродукции ваших акварелей…
Роден. — Я делал это при помощи Кло. Когда его не станет, можно сказать, что тогда кончено с литографией. Но мне не нравится его образ мыслей. Как-то я оставил его одного и, вернувшись, застал увешанного орденами, которые он вынул из моей шкатулки… Есть вещи, с которыми нельзя шутить.
Мадам Ренуар. — Любите вы цветы, мосье Роден?
Роден. — Да, очень! Мирбо рассказывал мне о хризантеме необычайного темно-красного цвета, которая на смертном одре княгини У… заменяла букс; я восхищался на днях у виконтессы де-З. редчайшей гвоздикой: она была черна, как чернила, и очень плохо пахла.
Мадам Ренуар. — Здесь нет редких цветов; но все-таки сад наш очень красив. Вот там, за окном, видны маргаритки рядом с мимозой!.. И я вам должна сказать, что мой муж предпочитает простые цветы.
Впервые под одной обложкой публикуются воспоминания двух знаменитых парижских маршанов, торговцев произведениями искусства. Поль Дюран-Рюэль (1831–1922), унаследовавший дело отца, первым начал активно скупать работы импрессионистов, рекламировать и продавать их, а Амбруаз Воллар (1866–1939) стал, пожалуй, первым широко известным и процветающим арт-дилером XX столетия.Этих людей, очень разных, объединяют их главные профессиональные качества: преданность искусству и деловое чутье, способность рисковать, что и позволило им обоим, каждому по-своему, оказать влияние на развитие искусства и сделать состояние на покупках и продажах «нового искусства» в ту пору, когда это лишь начинало превращаться в большой интернациональный бизнес.В книгу вошли также предисловие доктора искусствоведения М.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.