Ренуар - [37]

«Тут приходил один, — говорит она мне, — который во что бы то ни стало хотел вас видеть, но, несмотря на то что он сбрил бороду и надел свой праздничный костюм, я его отлично узнала: это был деревенский сторож! Я его не впустила».

А этот деревенский сторож был не кто иной, как мосье де-И — префект.

Или в тот раз, когда она написала З., награжденному орденом Почетного легиона, о том, с какой радостью у нас дома узнали, что он сделан кавалером ордена «иностранного легиона»…

В этот момент вошел гость. Это был маленький господинчик, говоривший в нос. В одной руке у него была лилия, а в другой — лорнет. Он обратился к Ренуару:

— Я бы хотел, чтобы вы меня написали… Сходство мне безразлично, только бы передать мой характер.

Я было встал, но Ренуар:

— Не уходите, Воллар, сейчас придет кто-то, кому вы будете рады…

Вслед за тем резко человеку с лилией:

— Идите к Бенару. Портреты, которые я пишу, всегда не нравятся.

И когда тот, уже немного смущенный видом этой мастерской, совсем не похожей на музей, прощался с Ренуаром, называя его «мэтром», от чего Ренуара обычно передергивало, появился наконец друг, которого ждали. Это был поэт Леон Диркс^[63], мой земляк, с которым я еще не был знаком.

Портрет неизвестной. 1882–1885

Когда-то Ренуар сказал мне:

— Диркс никогда ничего не хочет для себя и никому не завидует — в этом он весь! Только раз я слышал, как он ругнул кого-то: «Это самая ужасная скрипунья». Это он говорил о мадам Севиньи!

В творчестве Ренуара Диркс целиком принимал первую манеру художника.

«Какая прекрасная картина „Ложа“, — сказал он как-то. — Ах, если бы Ренуар не ударился так в красноту!»

И когда кто-то заметил, что эта новая манера Ренуара очень ценится публикой, поэт сказал:

«Один мой друг, художник, у которого очаровательная жена, — он пишет тоже очень красно, как Ренуар; скоро, значит, и его тоже будут покупать».

Диркс вошел в мастерскую с сияющим видом:

— Ренуар, если бы вы знали, какую интересную вещь мне пришлось сейчас услышать! Один молодой поэт читал мне стихи, где говорилось о девственном юноше. Моя служанка, находившаяся в комнате, вдруг замерла в экстазе: «Мосье, простите, что я вмешиваюсь не в свое дело, но я слышу разговор о молодом человеке, еще сохранившем девственность, и это напоминает мне счастливейшие моменты моей жизни! Мне, вот такой, как я здесь перед вами, если не считать, что прошло уж больше сорока лет с тех пор, мне тоже была принесена в жертву девственность одного молодого человека!» — «И какое же это производит впечатление, — спрашиваю я ее, — когда вам приносят в жертву девственность молодого человека?» А она в ответ: «Ах, мосье, этого не передашь словами, но это просто ослепительно!»

Габриэль, как мне казалось, не была расположена разделять чувства служанки поэта; она, по-видимому, считала мужчин обманщиками, но была не менее снисходительна к сильному полу!

Как-то вечером, когда я приехал к Ренуару пообедать в Лувесьенне, мадам Ренуар сказала мне:

— Посмотрите на Габриэль и ее солдат!

И я увидел двух солдат, уцепившихся за раму кухонного окна, и Габриэль, которая протягивала им тартинки с вареньем. Через минутку, зайдя в кухню, мадам Ренуар застала военных уже там за супом, которым их кормила Габриэль.

— Но, Габриэль, вы с ума сошли: суп после варенья!

Купальщица. 1883–1884

Габриэль спохватилась, но я ее успокоил, сказав, что есть люди, которые едят суп на третье, и что это особенно принято в Лионе.

— Как раз, — вставил один из солдат, — наш полк назначен в Лион.

Теперь уже, не опасаясь за их здоровье, Габриэль придвинула к солдатам миску с супом, оставшимся про запас.

Ренуар попросил после кофе наливки: графин был пуст.

— Я дала капельку солдатам, — объяснила Габриэль.

— Но, как вы думаете, смогут они найти теперь свой форт в лесу, после того как они выпили? — спросила мадам Ренуар.

Габриэль накинула на голову косынку.

— Куда вы? — спросил Ренуар.

— Ага, я догоню солдат; втроем мы легче найдем дорогу к форту!

* * *

Габриэль очень любила яркие цвета. Когда однажды Ренуар попросил галстук, Габриэль повязала ему шею большим красным с белыми горошками платком. «Приведенный в порядок» таким образом, Ренуар отправился в Лионский кредит в сопровождении Габриэли, которая и сама не менее бросалась в глаза своим нарядом. Когда Ренуар подал чек, служащий отказался платить.

— Но, — протестовала Габриэль, — ведь это мосье Ренуар! Он даже награжден!

И, открыв свое портмоне, она вытащила оттуда офицерскую розетку ордена Почетного легиона.

Я вошел в этот момент. Ренуар продолжал держать в руке чек, но больше был заинтересован молодой работницей, ожидавшей у соседнего окна.

— Посмотрите, Воллар. Это совсем тип Марии. Вы помните, когда у нее еще была кожа с оттенком персика. Мне так хотелось бы написать такую кожу. Не попытаетесь ли вы спросить ее, может быть, она согласится прийти позировать.

Габриэль было рванулась, но Ренуар ее удержал. Он испугался, что слишком большая поспешность обратит в бегство молодую особу.

Что касается меня, то, затрудняясь начать переговоры, я не нашел ничего лучшего, как:

— Мадемуазель, я обращаюсь к вам с добрыми намерениями!