Реджи хотел уже уйти, но мальчик предложил посмотреть их бульдога, который умеет проделывать разные штуки.
Реджи остался. Он очень любил бульдогов, особенно французских, у которых такие забавные курносые морды.
Но, оказывается, это была вовсе не собака, а кошка, которую звали Бульдог. Она была очень умная и умела кувыркаться в воздухе и стоять на задних лапах. Но в такую жару она не хотела кувыркаться и удирала в кусты.
Реджи и мальчик Валентин ловили ее, и, когда они гонялись за ней по саду, у Валентина выпал из головы красненький гребешок.
Реджи очень хотелось спросить, все ли мальчики носят в России гребешки, но он постеснялся задать такой вопрос.
Они поговорили еще немного о разных вещах, и Реджи ушел, боясь опоздать к обеду.
Обратно он шел очень быстро и старался нарочно наступать на черточки. Он думал о кошке с собачьим именем Бульдог и о том, что это, может быть, мисс Гартман раскачала мяч, перед тем как уйти из дому.
Пятого августа вечером Реджи стоял в раскрытых дверях гаража и посматривал на свое крыльцо. Сегодня был день рождения отца, и Марта обещала позвать его домой, когда придут гости.
Шофер американской консультации, Майк, чистил суконкой синий лакированный кузов автомобиля «шевроле» и говорил, что он не такой болван, чтобы возвращаться в Америку.
Он рассказывал монтеру Даусону, долговязому парню в замшевой куртке, как он, шатаясь по южным штатам, голодал и как во Фриско он ночевал в старой нефтяной цистерне.
— Неужели, Майк, вам не захочется вернуться в Америку, на свою родину? — спросил Реджи.
— Зачем? Там и без меня много безработных. И кроме того, лучшей родины, чем СССР, но сыскать рабочему парню…
— Майк, вы стали настоящим большевиком, — сказал Реджи и вспомнил слова отца, который говорил о «красной заразе» и о том, что стенографистка мисс Элла Холл собирается вступить в партию.
Даусон сказал, что все выходные дни работает по монтажу генератора и что в Америке он содрал бы за это дело вдвойне, но тут он не возьмет ни одного цента, потому что все делается не для капиталистов, а для самих рабочих.
— Только я не понимаю, зачем мой портрет, повесили в парке культуры? Ведь я не чемпион бокса и не танцовал фокстрота две недели без остановки…
В это время Реджи позвали домой.
На веранде трещали сверчки и горел зеленый фонарик, хотя было еще совсем светло.
В качалке сидел Гартман и спорил с отцом Реджи относительно Вильсоновской плотины.
Стриженая девочка, стоявшая спиной к Реджи, разглядывала на свет граммофонную пластинку.
— Знакомьтесь, Реджинальд, — сказал отец, — это мистер Гартман и мисс Валя Гартман.
Девочка повернулась, и Реджи увидал, что это тот мальчишка Валентин с царапиной на щеке, только не в штанах, а в голубом платье.
— Здравствуйте, — сказала она, — а ведь мы с вами знакомы. Разве вы не догадались, что я девчонка?
Так вот почему у мальчика Валентина в волосах торчал красненький гребешок!
Реджи повел Вайю во двор, чтобы показать ей новые качели.
— Умеете ли вы кататься на роликах? — задал он первым делом вопрос, который все время его мучил.
— Да. Когда мы ездили с Мартыном в Стокгольм, то мы жили возле самого скетинг-ринка, и я целый день каталась на роликах и даже в кондитерскую за булками и по комнате тоже ходила на роликах. Так что весь пол был исцарапан, и пришлось хозяину за это уплатить.
Реджи спросил, кто это Мартын. Валя сказала, что она так называет отца в отместку за то, что он прозвал ее «мартышкой», что гораздо обидней, так как это разновидность обезьян.
Они немного покачались на качелях, причем Валя совсем не боялась и просила ее сильнее раскачивать. Когда сна взлетала кверху, ее голубое платье надувалось пузырем.
Реджи подумал, что, может быть, она все-таки мальчик, надевший сверху платье, потому что девочки боятся так сильно раскачиваться.
Скоро пришли еще гости: веснущатая Мэгги Спринклер, две дочери переводчицы и Витя Помяловский, маленький надоедливый мальчишка, который все время расспрашивал про небоскрёбы и про ковбоев в прериях.
Потом они пошли в дом — посмотреть фотоснимки.
Реджи повел гостей через черное крыльцо. Они прошли через кухню, сверкающую стеклянными шкапчиками и алюминиевой посудой. Кухарка Марта при помощи электрической взбивалки приготовляла там из белков и сливок белый пухлый крем для торта.
Они вошли в столовую, убранную кустарными русскими вышивками и деревянной посудой, на диване сидело шесть кукол-матрешек; одна матрешка держала в руках настоящие крохотные лапотки.
Реджи показал гостям большую фотографию, висевшую на стенке.
Это был снимок колледжа Харроу в Англии, где он учился.
Готическое здание колледжа с квадратной башней посредине походило на маленький собор. По мраморной широкой лестнице спускался человек в черной мантии, с маленькой квадратной шапочкой на голове. Он был окружен группой мальчиков и юношей в широких светлых брюках и соломенных шляпах-панамах.
— Это поп? — спросил Витя, ткнув пальцем в черную мантию.
Реджи снисходительно объяснил, что это не поп, а профессор в своей обычной форме.
Вскоре всех позвали к столу.
Марта в белом переднике с лиловыми бантами торжественно внесла пуддинг, утыканный тоненькими зажженными свечками.
