Дневник Лиды Карасевой

Вот уж второй день, как я не хожу в школу из-за флюса. Только что позвоним по телефону моей самой лучшей подруге Файке. Я спросила у нее, что нового в школе и что объяснял Валерьян Петрович по химии. Оказывается, химик объясни закон сохранения вещества, и ребята делали опыты — взвешивали на точных весах пробирки с растворами.

— А кого вызывал математик? — спросила я у Файки.

— Он вызвал Жору Ганцевича, и тот блестяще засыпался по алгебре…

Все-таки очень нелегко писать почти каждый день дневник. Вот и сейчас, вместо чтобы пойти во двор и поиграть в волейбол, сиди и записывай все новости. Я боюсь, что это мне скоро надоест. Хотя Раиса Семеновна нам всегда говорит: «Если поставил перед собой какую-нибудь задачу, то не пугайся трудностей и честно доводи дело до конца».

А я давно уже решила закалять свой характер и развивать твердость. Поэтому я должна преодолеть лень и выполнять данное самой себе слово (насчет писания дневника). Чтобы не забывать об этом, я приколола над своим столиком бумажку с надписью: «Выполняй слово».

Когда я пропускаю хотя бы один день занятий, мне всегда кажется, что без меня в школе произошло что-нибудь особенное. И педагоги, наверное, объясняли столько нового, что за неделю не догонишь. Поэтому я пошла в школу пораньше, чтоб все как следует разузнать. Моросил мелкий осенний дождик, в нашей раздевалке горели лампы, в кафельных печках потрескивали дрова, и было очень уютно.

Я быстро разделась и побежала наверх. Коридор у нас очень уютный. Вдоль стен расставлены стулья, а на деревянных этажерках, которые мы сами делали в мастерской, много цветов. В каждом простенке висит какая-нибудь картина под стеклом.

В самом конце коридора у нас с Файкой есть любимый уголок, где мы сидим на переменках. В коридоре и увидела ребят из нашего класса: Файка, Вова Ложкин и Жора Ганцевич окружили Витю Астаховича, который им что-то громко рассказывал, размахивая руками.

— Астахович, нельзя ли тоном ниже, — сказала Лина Браславская, высунувшись из класса.

Я учусь с Линой Браславской с 4-го класса. Ее папа — технический директор завода, и Лина очень задается тем, что ее привозят в школу на машине. Раньше я ходила к Лине в гости на Фонтанку. Ей позволяют делать все, что она хочет. Ее мама говорит: «Это моя единственная дочурка, она родилась на Украине в тяжелом 21-м году, и я ей все прощаю…»

Вот чудачка. У нас многие девочки родились в 21-м и 22-м годах, и никто не делает из этого события. Может быть, поэтому Лина такая самолюбивая. Она любит во всем быть первой. Помогает только своим близким подругам.

Лина сейчас дружит с новенькой — Колесниковой. Рита Колесникова очень хорошенькая (самая красивая о нашем классе). Она находится под большим влиянием Лины.

Вообще нужно сказать, что в нашем классе есть ребята, которые не ладят между собой. Лина Браславская возглавляет тех ребят, которые хорошо учатся, но держатся гордо и заносчиво.

Я, Файка, Птицын, Мира Коган и другие стараемся и хорошо учиться и быть хорошими пионерами.

Мы с Файкой вошли в класс. Рита Колесникова и толстая Роза Иванова торопливо списывали задачу из тетрадки Лины Браславской. Мира Коган стояла у доски и, приподнявшись на цыпочках, писала спряжение глагола schlaten (она маленького роста и стоит на физкультуре самой последней).

— Лила! Карасиха! — закричала Мира. — Иди скорей к вожатому, он тебя искал!

Я подхватила Файку, и мы помчались разыскивать пионервожатого Ваню Кучеренко. Ваню мы нашли в красном уголке. Он сказал, что наш шеф, завод имени Ленина, прикрепил к школьной базе стрелкового инструктора-комсомольца. Ваня поручил мне составить список ребят и проследить, чтобы все аккуратно посещали занятия.

В эту минуту послышался звонок, и мы с Файкой побежали в класс.

Когда мы вошли в класс, то увидели странную картину: на шкафу, где хранятся учебные пособия, как раз под портретом Чарльза Дарвина, сидела, свесив ноги, Мира Коган; Колесникова дралась с Астаховичем, который отталкивал ее от шкафа, а Ложкин отпихивал Птицына и Иванову.

— Что случилось?! — закричали мы.

— Мира, почему ты сидишь на шкафу?

— Я только хотела стереть пыль с Дарвина, — захныкала Мира, — а они забрали стул, и я не могу слезть!

— Да ты с ума сошла! Сейчас немка войдет!

Файка кинулась в другой конец комнаты за стулом, но было уже поздно. В двери стояла немка Анна Урбановна. Драка сейчас же прекратилась, и все рассыпалась по местам. Немка вошла в класс и села за свой столик. Она была очень близорука и ничего не заметила.

— Ruhig, Kinder, ruhig! — сказала Анна Урбановна.

Она поднесла к глазам черепаховый лорнет и раскрыла журнал.

— Рихтер, lesen Sie, bitte, § 42.

Саша Рихтер встал и, щеголяя своим хорошим немецким произношением, прочитал § 42.

Но его никто не слушал. Мы все фыркали и смотрели на шкаф, где сидела Мира Коган с испуганным лицом.

Когда Рихтер кончил читать. Анна Урбановна опять поднесла к носу свой лорнет и вдруг сказала:

— Коган, lesen Sie, bitte…

Тут произошло то, что до сих пор вызывает во мне смех.

Не успела Анна Урбановна закрыть рот, как за ее спиной что-то загрохотало. Это Мира, услышав свою фамилию, не выдержала и сверзилась со шкафа.