Речка за моим окном - [8]
БАЗАЛЬТОВ. Ну, изобрёл! Ну и что! Толку-то от этого! Разве с нашим народом и без того трудно управиться? Вместо моего вещества ему вполне подойдёт и водка… (Смеётся.) И плётка! А тогда − знай себе приказывай ему и приказывай, погоняй да погоняй, а он и будет тащиться с ярмом на шее туда, куда ему прикажут.
ЛАДОГИН. Осмелюсь возразить: это не совсем так. Не всякого одолеешь водкою да плёткою. Да и после водки − какая работа? С другой же стороны − законы теперь уже не те, что были ранее. Плёткою нынче не помашешь, как прежде. А вот ежели бы с вашим бы да средством да поехать бы в какую-нибудь дикую страну − в Африку, в Южную Америку… И хоть там рабство и отменено, а можно было бы с помощью вашего "лекарства" завести какое-либо своё хозяйство − плантацию, заводик, рудничок.
БАЗАЛЬТОВ. Не понимаю, зачем так далеко забираться в поисках дикости? России вам мало, что ли? С нашим-то русским мужиком и основывайте любое предприятие − и рудничок, пожалуйста, вам, и плантацию!
ЛАДОГИН. Осмелюсь возразить: вот ведь слуга ваш, Тришка, лежит и не встаёт; и вы ничего с ним поделать не можете. Нет уж. Мне бы с неграми предпочтительнее было бы.
БАЗАЛЬТОВ. Так разве ж мой Тришка − это русский мужик? Это ведь так себе − бывшая собака бездомная. Всю жизнь в грязи и в помоях ковырялся, а я его из жалости подобрал, да человеком сделал. А настоящему русскому мужику моё вещество − ни к чему. Стало быть, это моё изобретение − у нас, в России, столь же нелепо, как если бы я открыл в природе новый газ, способный заменить обычный воздух. А зачем людям новый воздух, когда и старого кругом полным-полно? Дыши себе и дыши.
ЛАДОГИН. И всё же, продайте мне ваше изобретение.
БАЗАЛЬТОВ. Да на что оно вам? Неужто и в самом деле в Африку поедете?
ЛАДОГИН. Может, и поеду. А может быть, и не поеду.
БАЗАЛЬТОВ. Честное слово, понять мне вас трудно. Ехать куда-то… С изобретением, которое никому не нужно…
ЛАДОГИН (успокаивающе, убаюкивающе). А кто ж и говорит, что нужно? Не нужно. Не нужно. Вот потому и продайте. А я вам за него заплачу: пятнадцать рублей.
БАЗАЛЬТОВ. Вот вы лучше бы купили у меня проект вечного двигателя! А с вечным бы двигателем − такие бы дела закрутили!..
ЛАДОГИН. Спасибо, спасибо… Это − как-нибудь в другой раз…
БАЗАЛЬТОВ. Или проект громоотвода. Я такой громоотвод изобрёл!
ЛАДОГИН. В другой раз − с величайшим удовольствием куплю и вечный двигатель, и громоотвод, и проект вашего города будущего!.. Но сейчас − продайте мне ваше "лекарство".
БАЗАЛЬТОВ. Право, даже и не знаю. Торговать пустотою, воздухом − оно даже как-то и грешно… Да возьмите вы моё открытие так. Задаром. Вон на той полке лежит моя тетрадь, где я всё это когда-то записывал. Красненькая такая… (Смеётся.) Там и все опыты мои описаны, и рецептура вся… Я опыты свои над этим самым Тришкой и проводил. Поверите ли? Бывало дам ему дозу, а он её − как примет! И тот же час станет − ну как шёлковый! Но потом я понял, что с ним можно легко обходиться и без этого: двинешь его иной раз по мордасам − и тот же результат. А нет, так и кулак ему просто покажешь, а он уже лезет целовать тебе руку за то, что кулак этот остался в бездействии. Эй, Тришка! Сукин сын! Подай господину − как его там − тетрадку! Слышь ты, что тебе барин велит?!
ЛАДОГИН. Не извольте беспокоиться! Я и сам могу взять.
БАЗАЛЬТОВ. Тришка! Эй ты!
Тришка лишь ворочается на своём сундуке.
Нет, ну вы видели когда-нибудь такого проходимца?
ЛАДОГИН. Я и сам могу взять… На какой, вы изволили сказать, полочке?
БАЗАЛЬТОВ. Да вон на той. Красненький такой переплётик. Только ж вы осторожней, а то ведь там пыль может оказаться! Ради бога! Не поднимайте пыли!.. Я так боюсь пыли!.. А этот Тришка-бездельник, его ж ведь не заставишь потом ни подмести, ни убрать, ни прибрать…
Гость берёт в указанном месте указанный предмет. И это та самая тетрадь, которая уже фигурировала в первой сцене этой пьесы. Это в неё автор наклеивал свои кощунственные вырезки.
ЛАДОГИН (смеясь дрожаще и подобострастно). Да что вы! Тетрадь чистенькая, совсем и не пыльная вовсе…
Дрожащими пальцами он перелистывает своё сокровище, жадно вчитывается в написанное. И вдруг − ехидно улыбается.
Вы, насколько я вижу, не очень-то обременяли своё воображение. Ведь тут − сплошные вырезки-вырезки-вырезки, и лишь совсем немного − написанного вашею рукою… Хе-хе-хе!.. Однако же!..
БАЗАЛЬТОВ. А чего вы удивляетесь? В этом мире нет решительно ничего нового. Всё уже когда-нибудь да было. И я был, и мой Тришка-негодяй когда-нибудь был, вот и вы − тоже ведь уже были, мой дорогой…
ЛАДОГИН. Я?! Ну что вы!.. Меня никогда не было… Я − впервые…
БАЗАЛЬТОВ. Да бросьте вы! Всем так кажется. Каждому лестно думать о себе, что он единственный в истории Вселенной…
ЛАДОГИН. Но я-то уж точно − единственный… Насчёт меня − ошибаться изволите…
БАЗАЛЬТОВ. Всё старо, мой дорогой господин − как вас там! Всё старо!.. (Поправляет одеяло, основательно укутывается в него.) Одно и то же! Всегда и везде − одно и то же! Невыносимая скука, доложу я вам, эта самая жизнь… Удивляюсь некоторым людям: что они хорошего в ней находят…
ЛАДОГИН
Немецкий писатель Генрих Манн умер в тот самый день, когда я родился — 12-го марта 1950-го года. У него есть прекрасный и весёлый роман о преподавателе латыни и древнегреческого — роман написан, как я понимаю, в знак протеста против рассказа Чехова «Человек в футляре». Я присоединяюсь к его протесту и пишу историю о Латинисте, который совсем не похож на чеховскую карикатуру…
Это роман-притча, в котором рассказывается о единственной в своём роде катастрофе советской атомной подводной лодки. Ситуация, в которую попали те подводники, означала, что спастись совершенно невозможно — никто и никогда в мире — ни до этого случая, ни после него — из такого положения живым не выходил. А они свершили чудо и почти все вышли… Не сомневаюсь, что и Россия спасётся точно так же.
Эта история, написанная в эпоху Перестройки, странным образом пришлась не по душе нашим литературным перестройщикам. Они все дружно, в один голос заклеймили меня и мою повесть позором.Причём основания для такого, как говорил кот Бегемот, резкого отношения были все как на подбор одно удивительнее другого. Например: городская тюрьма не могла находиться на улице имени Фёдора Михайловича Достоевского, точно так же, как и гарнизонная гауптвахта не могла располагаться на улице имени Чернышевского. Поскольку таких глубокомысленных и многозначительных совпадений в реальной жизни быть не может, то, стало быть, сюжет грешит условностью и схематизмом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Это фантастический роман, похожий на сказку. Действие происходит не на нашей планете, а на совершенно другой, которая напоминает нашу.Меня упрекали в том, что я в иносказательной форме заклеймил позором в своём романе Японию. Конечно, это не так: я, конечно, считаю Японию одним из нескольких источников Зла на Земле, но специально писать о ней целую книгу я бы никогда не стал.Это романтическая сказка о борьбе Добра со Злом, а какие-то сходства в ней если с чем-то и есть, то ведь не только с Японией…
Это история о том, как беженец из горячей точки Кавказа попал в Россию и пытался прижиться в ней. Ничего антикавказского там нет, но и особых восторгов по поводу Кавказа и нравственного облика его сыновей — вы там тоже не найдёте.
Эта книга посвящена моему родному городу. Когда-то веселому, оживленному, в котором, казалось, царил вечный праздник. Ташкент — столица солнца и тепла. Именно тепло было главной особенностью Ташкента. Тепло человеческое. Тепло земли. Город, у которого было сердце. Тот город остался только в наших воспоминаниях. Очень хочется, чтобы нынешние жители и те, кто уехал, помнили наш Ташкент. Настоящий.
Детские страхи… С годами они исчезают или? Взрослому мужчине во сне приходится вновь и вновь бороться с тем, чего боялся в раннем детстве.
Оля видит странные сны. В них она, взрослая, едет по московскому метро, полному монстров, и не может вспомнить прошлое. В этих снах нет Женьки, единственного человека в её жизни, кто тоже их видел — откуда-то Оля знает, что его больше не существует в реальности, даже лица не помнит. Наяву наступает ноябрь, преддверье зимы — и приносит с собой других чудовищ да слухи о живодёре в городе. В классе появляется новый ученик. Всё начинает стремительно меняться. Стрелки часов сдвигаются с места.
…22 декабря проспект Руставели перекрыла бронетехника. Заправочный пункт устроили у Оперного театра, что подчёркивало драматизм ситуации и напоминало о том, что Грузия поющая страна. Бронемашины выглядели бутафорией к какой-нибудь современной постановке Верди. Казалось, люк переднего танка вот-вот откинется, оттуда вылезет Дон Карлос и запоёт. Танки пыхтели, разбивали асфальт, медленно продвигаясь, брали в кольцо Дом правительства. Над кафе «Воды Лагидзе» билось полотнище с красным крестом…
Небольшой рассказ на конкурс рассказов о космосе на Литрес.ру 2021-го года. Во многом автобиографическое произведение, раскрывающее мой рост от мальчишки, увлечённого темой космических полётов, до взрослого без иллюзий, реально смотрящего на это.