Разум - [47]

Дорожный патруль не обратил на нас внимания — Уршула успокоилась и сказала:

— Если будет дома, ни слова ему. Будто ничего и не…

Старый Годжа возразил:

— А на кой ляд туда едем? Я ему такого леща дам, враз свернется.

Он схватил меня за руку, ощупал ее, показал свои ладони, твердые, как точило для косы, и заявил:

— Ты мне поможешь, хотя руки у тебя как у священника, но все равно.

Я стал защищаться:

— Я с ним драться не буду. Когда моя жена увидела меня в первый раз голого, сказала: видать, мать тебя плохо кормила или, может, просто боялась, что если будешь упитанным и тебя вдруг распнут на кресте — еще сорвешься с него.

Уршула загоготала:

— Ну и юмор! Под стать всей вашей деревне!

— Хорошая деревня! — сказал Годжа.

— Ни в коем разе не прибегнем к насилию. Лучше оставим его, пусть от души исповедуется и раскается в своем поступке, — объявил я.

— В каком поступке? — испугалась Уршула.

— Как в каком? А где пропадал всю ночь?! — воскликнул Годжа.

Девятая глава

Яно Годжа встретил своего бывшего соученика из Кошиц. Бывший соученик, а ныне редактор Ондро Рущак летел самолетом в Прагу на похороны. Похож он был на бога вина Бахуса — взлохмаченный, волосы отливают всеми цветами радуги. Встретились они перед отелем «Карлтон» и вошли повспоминать давние времена. Поскольку Яно Годжа пил медленно, но с толком, к восьми вечера оба друга оказались под градусом в одинаковой мере, разве что Яно держался еще на ногах. И потому, естественно, сопроводил своего одноклассника до самого аэропорта. Там Рущак с ходу завязал знакомство с кассиршей и купил Годже билет до Праги. Яно автоматически прошел контроль, в буфете они выпили еще кофе и коньяку, а уж когда очутились в самолете, он понял, что нынче вечером домой не вернется. Потом заснул и проснулся только над Прагой, когда самолет попал в сильный боковой ветер. Завзятые путешественники и те обрадовались, когда машина благополучно приземлилась.

Бывшие соученики дошли до центра, а уж оттуда на такси отправились к Рущаковой родне.

Друзья представились хозяевам — племянницам и племянникам, видевшим словацкого родственника впервые в жизни, — поели и устроились на ночь, как и было оговорено с сестрой по телефону еще загодя. Проспавшись, утром стали собираться на кладбище. Ондрова сестра чистила обоим мужчинам костюмы — в доме царила суматоха. Яно Годжа выразил желание попасть на почту, чтобы послать жене телеграмму.

Телеграмма пришла к Уршуле около семи вечера — мы как раз доедали консервы, купленные в магазине у того бетонного моста.

Почтальон оправдывался, что искал Уршулу два часа назад, но дома ее не было.

Старик Годжа успокоился. Мы уж собрались уезжать, когда раздался телефонный звонок. Звонил Яно из Праги: он-де на поминках, билет у него в кармане, так что дома будет утром около десяти.

Он подробно доложил обо всем, страшно переживал за случившееся и умолял Уршулу простить его.

Мы поднялись. Уршула снова включила мотор и молча ждала, пока мы усядемся. Вдруг я увидел, что в дом входит мой коллега — я закивал ему из машины. Подойдя к нам, коллега сказал, что идет поздравить такого-то писателя с днем рождения и что было бы весьма кстати, если бы и я пошел туда с ним. Я вылез из машины и присоединился к нему.

Уршула двинула со старым Годжей в Нову Весь.

У писателя было человек двадцать, и на меня не обращали почти никакого внимания. Спустя полчаса я вышел в коридор и потихоньку выбрался на улицу. В тот миг в меня вселилось какое-то дьявольское искушение еще раз зайти к Уршуле.

Ее машина стояла уже на месте.

Звоню — Уршула открывает мне: ей-богу, ни к чему ей было улыбаться. Но, уверившись, что она не сердится, а, напротив, довольна, я вошел в квартиру, хоть и не знал, что, собственно, мне здесь надо. Уршула, словно почувствовав мое замешательство, всем своим поведением убедила меня, что и она рада моему приходу и не требует от меня никаких объяснений. Инстинктивно мы заговорили о таких вещах, которые тревожили наше воображение, но не имели ничего общего с этикой, совестью, прошлым или с какими-либо нашими внутренними переживаниями. Потом мы остановились на безопасной теме: коснулись кино, актеров и искусства. Я сказал, что, если бы отбирали по фигуре и красоте, она могла бы наверняка стать актрисой.

Уршула скромно заметила, что она и талантлива. Прочла мне кусок большой поэмы. Действительно, у нее был прекрасный голос. Я сдержанно похвалил ее и признался, что в таланте я не очень-то разбираюсь. Но что с радостью поцеловал бы ее и обнял. Мне пришлось поклясться, что все это останется между нами. Уршула преодолела последний камень преткновения и предложила перейти в спальню.

Она сказала:

— Разденься, я сейчас приду.

В мгновенье ока я нырнул под одеяло и стал ждать ее в чем мать родила.

Уршула шмыгнула ко мне — ее приглушенный голос совсем затуманил мне рассудок. Боясь промешкать самое главное, я без промедления начал воинственно ее добиваться. Уршула несколько раз вздохнула, как бы противясь мне, но это была лишь рисовка — путей к отступлению не было. Однако я с ужасом понял, что ни на что не способен.

— Что такое? Что случилось? — ноющим голосом зашептала Уршула и стала тискать мое тело.