Разум - [46]

Годжа сказал:

— А ведь в самом деле утром шла со стороны Ступавы гроза!

Уршула сказала, что сон иногда и обманывает. И вообще смешно думать, что во сне все можно точно отгадать.

Годжа вернулся к исходной теме:

— Куда же этот пострел подевался?

— Вы сказали «пострел»? Однажды в Моравии я слыхал это слово, — говорю. — А иногда и отец употреблял его.

— Знаете что, — сказала Уршула, — поехали все к нам. Когда Яно вернется, мы отвезем вас назад. Чтоб вы видели — главное, вы, отец, — как этот пострел будет отвечать на мои упреки. Что еще выдумает.

Боже, какую отговорку найти? Вино совсем разморило меня — никуда не хочется. Но старый Годжа пришел в восторг и воскликнул:

— Едем. Поехали.

— Я босой по двору ходил. Ноги вымою, — говорю, — и вообще не знаю, кому от этого польза.

Наливаю в таз воды — посудина, в которой мы все умываемся, предстает перед гостями во всей своей стародавности. Но мой таз не вызвал в Уршуле ни малейшего интереса. А Годжа, тот и вовсе сгорал от нетерпения поскорее сесть в машину.

Ну как тут отговоришься?

Ноги вымыты, вода вылита, я не спеша натягиваю другие брюки, надеваю лазуритовый перстень на мизинец, завожу часы и застегиваю ремешок, проглядываю кошелек… ничего не остается, как последовать за разгневанной Уршулой.

— Поедемте, усаживайтесь, — говорит Уршула. — Какой дорогой хотите? Через Девин? Или через Ламач?

Машина уже на перекрестке. Поскольку мы никак не можем договориться, наш шофер сворачивает на автостраду. За рулем она выглядит в два раза мощнее — но это для меня, пожалуй. Солнце печет, даже сквозняк не спасает. Водители грузовиков, выставив из кабин локти, остаются позади; но один «фиат» мы тщетно пытаемся обогнать — он стрелой проныривает сквозь поток остальных машин, а когда ему удается первым выскочить с перекрестка, он и вовсе вырывается вперед.

Уршула говорит:

— Заскочу в магазин, куплю что-нибудь на ужин.

Годжа уж совсем забыл о цели нашей поездки: вылез из машины и сквозь стекло уставился в магазин самообслуживания, где Уршула делала покупки. Район ему нравился. Особенно красивая винтовая лестница на мост — истинное бетонное чудо. Годжа никак не надивится: пешеходы идут, повертываются, вот они уже на мосту, а бетон, извиваясь, точно заморская змея, выдерживает все и вся и даже не дрогнет. Современная архитектура поражает уже тем, что строение вообще стоит, хотя у зрителя такое ощущение, что в любую минуту оно может рухнуть.

Кое-где на бетонных плитах торчат бугорки — так симпатично, словно ossa sesamoidea, словно сезамовы косточки[19] на пальцах, что так наглядно показаны в учебниках по анатомии. Бетонные конструкции часто напоминают мне своеобразную кость, на которой видны интересные формы и изгибы, эстетичные и весьма практичные, опробованные естественным развитием.

Когда Уршула вышла из магазина, Годжа разговаривал с каким-то человеком, по всей вероятности пенсионером, который тоже любовался бетонной диковиной. Они показывали что-то на пальцах, похлопывали по бетону, ощупывали его. Годжа даже присел на корточки, чтобы определить, как выглядит та часть подпорки, которая уходит в землю. Отодрал траву — бетон так приладился к земле, словно был там спокон веку — от строительных работ не осталось и следа.

Уршула, глянув на свекра, проворчала:

— Что он там делает? Чего ищет?

— Мостом восторгаются, — говорю я, придерживая ей дверь машины. — Может, тот, второй, видел, как его строили.

Уршула кивнула свекру — тот подал руку своему случайному знакомому — и к нам. Мы помогаем друг другу сесть в машину — вернее, мешаем. Уршула включает мотор, поворачивается к мосту, смеется.

— Вам нравится этот мост? — спрашивает она Годжу.

В ее голосе, в который она постаралась ради меня вложить и каплю презрения к деревенской простодушности, зазвучал и нижний тон, словно спрашивала: «Вам нужен этот мост? Вы бы хотели его взять домой?» (Деревенские никогда не оставят в поле или на мусорной свалке предмет, который, по их разумению, может им когда-нибудь пригодиться.)

Старый Годжа тоже почувствовал этот нижний тон, но не поддался на удочку: если невестка хочет его оскорбить, пусть потщится как следует. Каким-нибудь никудышным намеком его не проймешь. Он говорит:

— Человек, с которым я беседовал, был когда-то в Новой Веси столяром. И домовины работал. Он меня первый узнал. Я спросил, не видел ли он ненароком тут Яно. Да где ж ему помнить моего сына! Думал, у меня одни девки и что их всех я выдал за офицеров. Чудила, право! Человека со столькими дочерьми в Новой Веси отродясь не было, да ни в Дубравке, ни в Ламаче тоже. Ежели где в Быстрице или Ступаве…

Уршула осторожно выехала на дорогу и подмигнула мне:

— Выходит, он не видел?

— Кого? — спрашивает Годжа.

— Ну, Яно, — говорит Уршула разочарованно. Игра перестала развлекать ее — у дороги заметила служебную милицейскую машину. Напрягла внимание. Старый Годжа вздыхает:

— Кто знает, где он.

— Его уже ищут, — говорю я, кивая на сотрудников милиции.

Уршула не засмеялась. Может, в ее машине был какой-то изъян. Да и бывает ли водитель уверен в своем автомобиле — он всегда чувствует себя, как призывник перед медкомиссией. Тот тоже удивляется, когда ему, к примеру, скажут, что у него увеличены миндалины. Ненадолго обрадуется, думая, что это в его же интересах — ан следом вызовут его и прикажут, чтобы удалил их еще до призыва в армию. По крайней мере в мое время так было.