Разум - [49]

Пес очнулся, жена утерла ему слюни. Стоял он на ногах нетвердо, не соображал, где он. Потом пошел в конец двора, хотел выйти за калитку. Шах обнюхал загвазданную конуру.

Я принес им молока, жена оттолкнула других собак — пусть один Уру похлебает. Но запаха молока он вроде бы еще и не чуял.

Я взял тряпку, вытер беднягу. Бояра отвел к соседям. Посадив его на цепь, похлопал по спине и попросил подождать до завтра, а уж там пусть снова приходит к приятелям.

Я сказал ему:

— Мне тоже плохо. Все время болею, до сих пор я был хотя бы хорошим, а с нынешнего дня и больной, и плохой.

Должен же пес хоть немножко понять меня, подумал я и, вернувшись к нам во двор, строго крикнул ему:

— И выше голову, дружище!

Зазвякала цепь — грустный пес пошел спать в свою неуютную конуру. Шаху и Уру я дал по булочке и снова залез в постель.

Снилось мне, что я стою и смотрю в амбар.

Из амбара по чьему-то велению выходит большое яйцо и катится ко мне. А докатившись, вдруг исчезает, из амбара же выглядывает другое.

Я проснулся, повернулся на другой бок, но только закрыл глаза, как яйцо взяло новое направление и укатилось от меня прочь.

Утром мое воображение все еще волновал этот необычный сон. Привык я, что некоторые сны у меня повторяются. Яйцо было новым звеном в моих ночных видениях.

На следующий день дочь отправилась на прощальный школьный вечер в Девин. Жена выяснила, что девочка вернулась домой только около двенадцати и что возле бабушкиного дома была какая-то суматоха.

Я решил узнать, в чем дело, но дочери не застал.

На другой день дома ее тоже не оказалось, но я не взбеленился, надеясь, что она принесет показать табель. Но прошел еще день, а дочки нет как нет. Послал жену на разведку — боится дочь, что ли, показать нам свой табель?

С тех пор как поселилась у бабушки, она стала какой-то странной. И все-таки нас не покидает надежда, что вечно это продолжаться не будет: возьмется девочка наконец за ум, перестанет гонять лодыря, начнет помогать по хозяйству. Неплохо, если научится и готовить. Не научится сейчас, потеряет много времени потом. Но бабка считает, что она еще не перебесилась, что держали мы ее в излишней строгости. Надо подождать, говорит, пока с девчонки дурь сойдет, и бояться нечего — она приглядывает за внучкой, а потребуется, так и наказать сможет.

И вправду, что особенного? Пусть полодырничает в каникулы — если выдержит на работах в деревне — хорошо, а не выдержит — тоже ничего не случится.

Эло Гаветта[20] когда-то говорил, что человек, который после пятнадцати остается дома с родителями, имеет все шансы помешаться в рассудке. В то время замечание Эло я рассматривал только по отношению к себе, размышляя, на что он намекает — я ведь жил у отца, пока не женился, исключая, само собой, службу в армии. Надо сказать, что перед окончанием школы меня одолевало желание убежать из дому, но это было в основном от чрезмерной усталости, попытка таким образом освободиться от школы. Наша семья не была идеальной, и, возможно, поэтому я считал бы свое бегство предательством.

Дочери я предложил пойти жить к бабушке. И я вполне доволен этим решением, вот только история с табелем не дает мне покоя: думается, ни один ученик в Братиславе на этих днях не осмелился бы на такое — не показать родителям табеля! Я намылю ей за это голову. Неужто у нее тройка по поведению…

Наконец она появилась, но табеля опять не принесла. Отговорилась тем, что очень спешила в Гбелы. Я спросил, когда она собирается на работы в деревню. Забыл, что месяц начинался не завтра и что до той поры она еще вернется из Гбелов.

Я кричал: пусть принесет табель, сейчас же, немедленно.

Дочка расплакалась. Это был плач, который в свое время помешал мне отдать, ее в садик… но теперь уж он не спас бы ее от порки, не вмешайся жена. Она в два счета заняла у соседей денег и дала дочери десять крон. Дочка с подружкой вмиг убежали, а я принялся наставлять жену уму-разуму: ведь, научись дочка вот так между нами лавировать, ничего хорошего из этого не выйдет, тем паче, что мои требования совершенно справедливы. Хотела бы с нами поговорить — могла бы прийти раньше. В жизни не раз придется ей отказываться от более интересных вещей, чем экскурсия в Гбелы, и преследовать ее будут люди похуже, чем я. Такие типы впоследствии не справляются с жизненными ситуациями и кончают самоубийством. Говорил я примерно так, но жене показалось, что я говорю о человеке, который кого-то преследует. То есть о себе. И потому она заявила:

— Да, когда они теряют власть и возможность удовлетворять свои деспотичные наклонности, они кончают жизнь самоубийством.

Я подумал: что ж, и это правда, такое объяснение моей вспышки тоже не лишено оснований, оно дает мне право махнуть на все рукой и не быть педагогом.

Я был недоволен собой: меня по-прежнему угнетала мысль, что будет, если Яно Годжа каким-то образом узнает о моих отношениях с его женой. И дело даже не в том, что я потеряю друга — вполне возможно, что Годжа побьет меня, а то и вовсе убьет, — но ведь он убьет Уршулу или в лучшем случае опять разведется. Надо изо всех сил хранить эту тайну. Я становлюсь представителем той категории людей, что лгут, увиливают от наказания…