Разные люди - [12]

— Давай, Тихий, действуй. — Сережа снова зевнул. — Сон мне снился — ну прямо обалденный.

— Расскажи, — предложил Тихий, укладывая продукты в холодильник. — Опять тебя в Париж занесло?

Он уже привык к тому, что наиболее впечатляющие сновидения Сережи так или иначе были навеяны парижскими соблазнами, о которых тот был наслышан от сведущих товарищей по «Совтрансавто», вдоль и поперек исколесивших чуть ли не всю Европу.

— Нет, ближе. Гоню это я без напарника по трассе Москва — Брест. Утречком дело было. То ли в конце августа, то ли в самом начале сентября — лист на березах только-только облетать начал. Гоню, значит, а перед поворотом на Вязьму голосует — кто бы, ты думал? — Алла Пугачева!

— Алла Борисовна?

— Она самая, кто же еще! — у Сергея заблестели глаза. — Экипировочка — на уровне мировых стандартов: обалденный плащик ярко-красного цвета, вельветовые джинсята заправлены в сапожки со шпорами, и все такое. Я торможу на юз и жмусь к обочине, а Пугачева садится в кабину и просит, чтобы подбросил ее до Минска: там, мол, у ней концерт. Я, сам понимаешь, рот до ушей и киваю, будто ванька-встанька, а язык напрочь отнялся! Каково?

— Фантастика! — восхищенно сказал Тихий, чтобы доставить удовольствие добросердечному соседу.

— Километров сто я как в столбняке, словечка вымолвить не мог, а после Ярцева отпустило, разговорились. Тары-бары-растабары, а потом Пугачиха возьми и спроси: «Ты холостой?» — «Холостой, — говорю. — С самого рождения». Вижу — не верит. Помолчали. «Честно? — с тоской в голосе спрашивает она. — Не обманываешь?» — «Зуб даю!» Вижу, это ее окрылило, поверила. «Я, — говорит, — тоже холостячка!» А сама так и стреляет глазами, будто из «Калашникова».

— Очень интересно, — заметил Тихий.

— Это еще что! — Сергей облизнул губы. — Как проехали КПП у Смоленска, она и говорит: «Спеть тебе?» Я, сам понимаешь, опять рот до ушей. «А что тебе больше нравится?» — спрашивает она с хитрецой. «То ли еще будет», — отвечаю. Это я не к тому, что песня мне так уж по сердцу, а как бы в виде намека. Понял?

— Понял, — подтвердил Тихий. — А дальше что было?

— Дальше? — Сергей озарился блаженной улыбкой. — Спела она обалденно, а чуток погодя… Нет, не скажу. Ты, Тихий, не обижайся. Может, я тот сон до конца досмотрю.

— Резонно, — согласился Тихий. — Желаю тебе вновь встретиться с Аллой Борисовной. А нет, так с Софией Ротару.

— Небось завидуешь? — Сергей еще раз зевнул и сладко потянулся. — Ну, признавайся!

— Нет, Сережа, я никому не завидую… Во всяком случае, в том смысле, какой ты подразумеваешь.

— Да, чуть со сна не позабыл, — внезапно спохватился Сергей. — В шестом часу забегал Яшка Алеутдинов. Тебя спрашивал.

— Просил что-нибудь передать?

— А как же! Велел тебе явиться к полвосьмого.

— Больше он ничего не говорил?

— Придут, сказал, две клевых чувихи, так пускай Тихий не опаздывает. И чтобы захватил гитару.

— Спасибо тебе, Сережа, — сказал Тихий, направляясь к двери.

— Не стоит. — Сергей отвернулся к стене и натянул на себя одеяло. — Будь здоров, Тихий!

— И тебе всего доброго! Счастливой дороги!

— Вот что, Тихий, — остановил его в дверях голос Сергея. — Там, в холодильнике, початая банка сардин, соленые огурцы и штук пять антрекотов. Возьми их себе, а то зря пропадут.

— Спасибо, Сережа, не откажусь…

Вернувшись в свою комнату, Тихий подошел к окну и задумчиво посмотрел на улицу. Как быть? Сходить, что ли, к Яше? А может быть, не стоит? Завтра — рабочий день, к восьми на завод. Вставать с больной головой и ехать на работу — это совсем тошнотворно, а прогуливать стыдно. Чертовски неловко будет смотреть в глаза тому вежливому седоголовому кадровику с кистью-протезом, который оформлял его на работу. Тогда седоголовый долго листал разбухшую от вкладышей трудовую книжку Тихого, но вел себя безукоризненно. Ни тебе брезгливых гримас, ни насмешек, ни каверзных вопросиков об отношении к спиртным напиткам и к трудовой дисциплине. Спросил только, почему Тихий сменил добрый десяток профессий: побывал слесарем-сборщиком электрозавода, разнорабочим плодоовощной базы, электриком-слаботочником на стройке, страховым агентом инспекции Госстраха, грузчиком винно-водочного магазина, водителем в таксомоторном парке, ночным дежурным завода металлической мебели, киоскером «Союзпечати», стрелком вневедомственной сторожевой охраны и еще бог знает кем, но нигде подолгу не задерживался? Причем спросил просто, по-человечески, без намека на подковырку. Тихий, естественно, объяснил, что везде ему было не так интересно, как хотелось бы. За длинным рублем он не гонялся, чего не было, того не было, но если работа однообразная и нудная, то такая работа ему, Тихому, не нужна. Он нисколько не обольщается и отчетливо понимает в свои сорок лет, что жизнь, говоря по совести, не удалась, но прошлого не переделаешь и не перечеркнешь. Кадровик степенно кивнул и принял его радиомонтажником… И перед участковым уполномоченным Новосельцевым тоже будет совестно. Тихий дал ему слово, что проработает на заводе по меньшей мере до нового года, а если понравится, то и дольше. А свое слово надо держать. Да… Яша, правда, может обидеться, но это не так страшно. Яша — не какой-нибудь случайный, а настоящий друг, он поймет правильно. Недаром они дружат тридцать три года, с тех самых пор, как пошли в школу. И сидели там на одной парте все школьные годы. Точнее, почти все, потому что Яша ушел из седьмого класса, а Тихий — из девятого. Да… Яша дважды женился и, соответственно, дважды разводился, а Тихий как был, так и остался холостяком. Женщины в его незавидном положении, пожалуй, не к месту… Нет, он останется дома, займется чтением, и кончен бал! Начиная с августа он не спеша и с громадным наслаждением перечитывал Диккенса и как раз дошел до тринадцатого тома, где напечатан отличнейший роман «Торговый дом Домби и сын». Вот за него-то Тихий и примется, а прежде попьет чай с сушками. Чем не жизнь? Приятно и спокойно.