Раз пенёк, два пенёк - [90]
— Кхе, а как же участковый? — спросил озадаченно кудрявый.
— Ты боишься Ефимова? Да, дело это серьёзное, и я, можно сказать, вовлекаю тебя в преступление. Но, при самом гадском раскладе, на зону уйдём мы с Клавдией, а тебе дадут, максимум, «условку». Повторяю, это в худшем случае, — Синий излагал свои мысли предельно чётко.
— Нет, я не об этом. Участковый взял преступника, всё выяснилось. Упырей никаких нет. Зачем же тогда вскрывать могилу?
— Да туфту гонит мусор, — вступила в разговор Клавка, — себе звёздочку пытается выхватить, только и делов. Уж поверь мне, старой волчице — здесь дело нечисто!
— Я не против. Только что, невелика помощь с однорукого, — вздохнул горько практикант.
— Копать тебя никто не заставляет. На стрёме постоишь, — подмигнула Борода.
— Что ж, договорились. Кто ещё будет? — Шурку не пришлось долго уговаривать.
— Верку хотим подтянуть. Ну, ту, что с комендатуры. И всё!
Синий поднял над головой палец, подчёркивая этим важность сказанного. Клавка согласно кивнула. Шурка понял, что затея более чем серьёзна.
А Верка-то — до чего упёртая… Кстати, практиканту она всё больше нравилась. Симпатичная девка!
И тут вдруг парень вспомнил про крест с зеркалом! Их ведь тоже нужно закопать — так, кажется, говорила Вера?
— Петруха, крестик помнишь? В могилку его надо бы положить, к Кабанчику.
— Что за крест? Где взяли? — подозрительно спросила Борода.
— У Павлы купили. За тридцатку, — быстро ответил Шурка и незаметно подмигнул стушевавшемуся Пете.
Клавку это объяснение устроило. По крайней мере, больше вопросов она не задавала.
— Ну, что ж, договорились. Как соберётесь — маякните, — постепенно кудрявый перенимал лексикон своих приятелей.
Оставалось только ввести в курс дела Веру. Что и решено было сделать сегодня же.
Пока Суслонов брился, «приговорили» почти всю самогонку. Малофей, хорошо окосевший, упорно пытался облапать Клавку, сидевшую рядом. Борода не обращала внимания на старика. Лишь один раз, когда хозяин совсем уже перешёл рамки приличий, она шутя отодрала деда за бороду. Малофей сомлел от счастья.
Бедолага Панкратыч потихоньку закемарил на сундуке, иногда прерывисто всхлипывая во сне.
Наконец, появился Боря:
— Теперь чё делать?
Суслонов кривился от боли. По видимости, нелегко далось ему бритьё ржавым дедовским станком!
— Сейчас побрызгай хорошенько между ног. Да не жалей дихлофоса! — приказала Клавка.
Боря ушёл за печку. Там он спустил до колен штаны, а потом обильно полил ядовитым раствором бритую мошонку. Через секунду водитель автобуса взвыл благим матом.
— Ааа, горю!!! Всё, конец мне! Ой, мамочки! Ой, ой, ой!!!
Суслонов прыгал по избе, забыв надеть штаны. Вскоре он уже катался по полу и визжал от нестерпимой боли.
— Да что ты, нежный-то какой! — сплюнула презрительно Клавка.
— Слушайте, вдруг, у него там всё отгорит? — растревожился не на шутку Шурка.
— Кореш, помоги, ааа!!!
Из Бориных глаз ручьём текли слёзы. Практикант, забыв про недопитый чай, вскочил со своего места.
— Малофей, у тебя есть корыто какое-нибудь?
— Ак, лохань в огороде, — испуганно отвечал дед. Ещё не хватало, чтобы «уважаемый» гость здесь окочурился!
Шурка схватил только что принесённые вёдра и кинулся к выходу. Боря, держась за промежность, с плачем поспешил за ним. Вскоре вопли утихли. Лишь тяжёлые стоны раздавались из сеней. Борис Борисыч плюхнулся в лохань — отмокать в студёной воде.
Вера стояла на раздаче. Обеденное время заканчивалось, народу в столовой оставалось немного. Девушка задумалась, помешивая черпаком остатки каши в котле.
Эх, Вася, Вася, потомственный интеллигент! Симпатичный, умный мальчик. Замуж за такого — как за каменную стену. Не загуляет, не предаст. Но — очень много «но».
На первый взгляд кажется, что характер у мальчика мягкий, податливый. Однако это не так. Себе на уме парень. Хороший, красивый, воспитанный — но… не Шурка-детдомовец, одним словом. А тот простой, как на ладони весь. Хи-хи, Шурка-Кудря!
— Ой, заулыбалась! Чего там у тебя — каша со смефуёчками? — от размышлений девушку отвлёк игривый вопрос Клавки.
— Хочешь, наложу? Тоже повеселишься, — не полезла за словом в карман Вера.
— Благодарствую, я пообедала, капусткой квашеной. До сих пор отрыгается — изо всех дырок сифонит! — похлопала себя по пузу Борода.
— Так чайком запей! Бесплатно налью, — рассмеялась повариха.
— Уже запила. Молочком, от бешеной коровки, — осклабилась в ответ Клавка.
— Главное, чтобы желудок выдержал, — Вера бросила черпак.
— Он у меня, что у страуса — гвозди переварит. Верунчик, базар есть. Потолкуем? — перешла к делу баба.
Девушка вышла из-за раздачи, вытирая фартуком руки. Клавка тут же повлекла её в дальний угол.
— На делюгу подписываешься?
Вера ничего не ответила, а лишь подняла вопросительно чёрные, что вороново крыло, брови. Борода сглотнула слюну.
— За Кабана толкую. Распотрошить могилку пора уже, — Клавка с трудом перевела мысли в нужное направление.
— Вот ты о чём! Да, был у нас такой разговор. Но на дворе двадцатый век, в упырей никто не верит. А теперь, когда наш доблестный участковый скрутил душегуба — тема вообще закрылась, я полагаю, — пожала плечами девушка.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.