Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана - [22]

— Я бы хотел встретиться с ним.

— Подождите минутку. Тут где-то у меня записано. Живет-то он в Ричмонде, штат Вирджиния. Дайте-ка сообразить. Сегодня… сегодня у нас третье, да? До вторника, до девятого, он будет на конференции в Нью-Йорке. Собирался остановиться в отеле «Американка». Попробуйте поймать его там. Он, правда, говорил, что у него масса дел и он будет очень занят.

— Огромное вам спасибо, миссис Колловелл. Кстати, а где служил ваш сын?

— В Индии. Он всегда мечтал вернуться туда и взглянуть на эту страну еще раз. Он присылал оттуда такие замечательные письма, я их все храню. Может, когда-нибудь сумеет выбраться.

Я повесил трубку и допил остатки крепкого кофе. Позвонил в аэропорт. Один из рейсов, вылет в 14.50, меня устраивал. Лоис, казалось, очень расстроила перспектива снова остаться в одиночестве. Она сжимала челюсти так, словно боялась, что у нее от страха застучат зубы, и глядела на меня умоляюще. Собираясь, я дал ей массу разных указаний и заставил их записать. Почта, стирка, телефонные звонки, продукты, где включать кондиционер, если он вырубится, куда выбрасывать мусор, где найти врача, как запираться перед сном и еще — никакого телевизора по ночам. Если что — вот огнетушитель, и далее несколько специфических мелочей корабельной жизни. Закусив губу, она все старательно записала. Ни машина, ни велосипед не нужны, до любого места в городке, в том числе и до пляжа, можно дойти пешком. Принимать белую таблетку каждые четыре часа. Если начнет трясти, проглотить одну розовую.

У трапа я поцеловал ее, словно муж перед каждодневным отъездом на службу, велел беречься и заспешил к «Мисс Агнесс», проверяя на ходу деньги, ключи и кредитные карточки. Безработному кредитки недоступны, но у меня был поручитель, человек, для которою я сделал достаточно грязное и опасное дело и чье имя заставляло банкиров вытягиваться по стойке смирно и дышать через раз. Эти карточки удобны, но я терпеть не могу ими пользоваться. С ними я чувствую себя, как Торо[3] с фотоаппаратом и «Жизнью животных» под мышкой. Маленькие пальчики действительности, тянущиеся к вашему горлу. Человек с кредитной карточкой — заложник собственных представлений о себе.

Но время, когда имеешь право хоть на какой-нибудь выбор, уже кончилось. В нержавеющих роддомах будущего полисмены вытатуируют на запястье каждого визжащего розовощекого младенца совмещенный налоговый и кредитный номер, пока на другом запястье связисты станут изображать уникальный пожизненный номер телефона (наверняка уже видеотелефона). Умираешь — и твой номер освобождается. Уж он-то неподвластен даже смерти.

Манхэттен в августе — повторение лондонской Великой Чумы. Страждущие влачатся в поредевшей толпе, ловя ртом воздух и норовя откинуть копыта. Те, кто еще здоров, перебегают от одного кондиционера к другому, проводя минимум времени под смертоносными лучами взбесившегося солнца.

Меня мигом зарегистрировали в отеле. У них была уйма свободных мест. Хотя три конференции работали вовсю, оставалась еще масса незанятых комнат. Войдя в отель, я вновь очутился в Майами.

Тот же запашок в воздухе, то же недоверчивое подобострастие, тот же помпезный декор, словно какой-то бразильский архитектор скрестил терминал аэропорта с макаронной фабрикой. Светло и волнующе. Вот-вот из одного из восьми баров выплывет звезда вечера и разразится песней, а за ней прогалопирует кордебалет. Коленки выше, девочки, не забывайте улыбаться.

У.-М. Колловелл значился в списке постояльцев как «Хопкин — Колловелл, инкорпорейтед» и занимал номера с 1012 по 1018. Я поинтересовался у служащего, что это за конференция.

— Строительство, — ответил он. — Вроде дороги прокладывают.

В соответствующем номере к телефону подошел вежливый человек. Приглушенным голосом обещал сейчас же справиться у мистера Колловелла о его дальнейших планах. Через секунду человек вернулся и еще более приглушенно проговорил:

— Сэр, он только что пришел с заседания. Они тут пропускают по рюмочке, сэр.

— Он еще долго здесь пробудет?

— Думаю, никак не меньше получаса.

Зеркало во весь рост продемонстрировало все мои достоинства. Я улыбнулся мистеру Трэвису Макги. Цвет сильного загара — штука непростая. Если костюм хоть чуть-чуть ярковат, ты выглядишь несолидно. Если слишком строг — похож на отставного лыжного инструктора. Мой летний городской костюм был немного консервативен, в стиле слуги народа: темный, из легкого орлона, напоминавшего, но не слишком, японский шелк. Строгий воротничок белой рубашки. Солидный галстук. Блеск ботинок. Поезжай и продай. Сверкай зубами. Смотри им прямо в глаза. Что посеешь, то и пожнешь. Улыбка делает чудеса. Пожимай руку так, словно давно мечтал о встрече с ее обладателем. И не забывай имен.

В большой комнате я увидел человек десять. У них были громкие голоса, громкий хохот, большие сигары и большие бокалы, полные виски. Сошки помельче работали за барменов, готовые не слишком громко рассмеяться в нужный момент при каждом проблеске остроумия. Ни у кого в этой компании не было на лацканах карточек с именами. Примета небольших, но важных конференций: никаких табличек, бумажных шляп или воздушных шаров. Каждый выступающий известен по всей стране. И никаких комплексных обедов.