Джон Д.Макдональд
Похмелье
Перевел с английского Виктор Анатольевич Вебер
"Я очень смутно помнил этот рассказ, опубликованный много лет тому назад, и меня постоянно удивляло, что мои читатели всегда выделяли его из сотен, написанных мною. Он не привязан к определенному времени и, наверное, каждому из нас, кто хоть раз выпивал лишнего, приходилось вспоминать, что произошло с ним накануне".
Джон Д. Макдональд
Демобилизовавшись из армии после окончания второй мировой войны, Джон Макдональд (1916-1986) начал публиковаться в различных дешевых журналах, как под своим именем, так и под псевдонимами. Часто его рассказы публиковали и более респектабельные периодические издания, которые выплачивали куда более высокие гонорары. Одним из первых он оценил перспективность рынка покетов, книг в обложке, и начал активно сотрудничать с издательствами, специализировавшимися на этом виде печатной продукции. Его самый знаменитый персонаж - Тревис Макги, флоридский крутой парень, помогающий людям выбраться из передряги, зачастую подвергая себя опасности. Его наиболее известный роман "Палачи" (1958) дважды экранизировался.
Ему снилось, будто он чтото уронил, чтото ценное упало в камин, и теперь он лежит на боку, пытаясь сквозь пламя заглянуть в черные глубины, понять, чего же лишился. Но яркое пламя слепило глаза, обжигало лицо, выпаривало слюну, а в ушах чтото надсадно скрежетало.
Он проснулся, но ощущения остались, В ушах надсадно скрежетало прерывистое дыхание, горло пересохло от дикой жажды, а глаза болели от ярких огней, которые горели под веками. Когда же он открыл глаза, утреннее солнце просто ослепило его, и их пришлось срочно закрывать.
В это утро он так дурно себя чувствовал, что не мог думать ни о чем, кроме как о реакциях собственного организма. Голова и тело требовали неусыпного внимания. Низкое солнце подсказывало ему, что еще очень рано. Долгий сон замедлил неистовый бег сердца, но оно все равно отрывисто стучало и каждый удар молоточками отзывался в висках.
К чудовищной жажде добавлялась тошнота, которая то и дело подкатывала к горлу изнутри. Кисти рук и стопы заледенели, тогда как бедра, там, где он их касался, вспотели. Все тело, казалось, покрывала корка, и он понял, что вечером сильно потел. Потом пот высох, сильно стянув кожу. Боль под веками пульсировала в такт биению сердца.
Он сел, наклонился вперед, плотно сжав веки, положив холодные, трясущиеся пальцы на голые колени. От слабости не мог пошевелиться, тошнота не уходила, к ней прибавилась депрессия.
Конечно, он понимал, что с ним происходит. Похмелье. Крайне нежелательное последствие весело проведенного вечера. Утренняя смерть.
Он поднялся. На подгибающихся ногах доплелся до ванной. Включил холодную воду. Жадно выпил полный стакан. Когда набирал второй, желудок конвульсивно сжался. Он повернулся к унитазу, упал на колени, больно стукнувшись ими о плитки пола, схватился за края, завис над унитазом, голый, несчастный. В раковину продолжала бежать вода, а его все выворачивало наизнанку. Наконец, он поднялся. Слабости прибавилось, зато самочувствие чуть улучшилось. Он вытер лицо влажным полотенцем, вновь принялся пить воду, теперь уже не спеша, растягивая каждый глоток. Выпил много, потеряв счет стаканам. Пил холодную воду, пока желудок не раздулся, наполнившись до предела, а жажда оставалась прежней.
Поставив стакан на полку, он посмотрел на себя в зеркало. Глянул коротко, мимолетом, как смотрят на незнакомца, потом посмотрел вновь, словно первым взглядом утолить любопытство не удалось. Кожа посерело, глаза припухли, на щеках щетина, но в принципе лицо осталось прежним, на нем никоим образом не отразилась боль, мучившая тело.
Взгляд на собственное отражение стал первым шагом к установлению личности. Ты - Хэдли Парвис. Тебе тридцать девять. Твои волосы седеют с невероятной, наводящей тоску быстротой.
Он повернулся спиной к пустому, бесстрастному лицу, отказывающемуся оценить и выразить его мучения. Прижался ягодицами к холодному фаянсу раковины и внезапно перед его мысленным взором, ясно, и четко, словно на рекламном объявлении в глянцевом журнале, возник низенький стаканчик, до краев наполненный темнокоричневым бурбоном.
Невероятным усилием воли он сумел отогнать это видение. "Еще нет", подумал он, и тут же задался вопросом, ну почему эта мысль всякий раз приходит в голову. Без нее не обходилось ни одно похмелье: он представлял себе, что медленно превращается в алкоголика. Сауэр, лимонный коктейль с ромом, стал для него ритуальным по утрам в воскресенье, и Сара с этим уже смирилась.
Но об алкоголизме, разумеется, не могло быть и речи. Этот день, к сожалению, был рабочим, поэтому первый "мартини" ждал его у "Марио" лишь в половине первого. Если кто и волновался об его пристрастии к алкоголю, так это Сара, и лишь потому, что не понимала сцецифики работы, которой он занимался, и предъявляемых ею требованиям. Если человек пил двадцать один год, его пристрастие к спиртному не должно внезапно вызывать озабоченность, которую в последнее время проявляла Сара.
По вечерам, одни, они выпивали перед обедом, и Сару это нисколько не тревожило. Она, как и любой нормальный человек, любила пропустить стаканчикдругой. Но потом она какимто образом узнала, что он, уходя на кухню, чтобы наполнить стаканы из графина с "мартини", стоящего в морозильнике, не отказывал себе в длинном глотке ледяной жидкости. А застав на месте преступления, заявила, что его желание выпить тайком говорит о многом. Он попытался объяснить, что его порог чувствительности к алкоголю значительно выше, чем у нее, и ему проще выпить на кухне, чем выслушивать ее жалобы на то, что он слишком часто наполняет свой стакан.