Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана - [190]

Он два раза уколол меня в скальп и один раз около виска, а потом удалился. Сестра проверяла готовность и, когда я перестал ощущать ее прикосновения, промыла и выбрила место попадания пули. Затем вышла и позвала рыжего. Когда он протыкал очередной стежок, я слышал характерный звук где-то внутри головы. Когда он их затягивал, я чувствовал, как левый висок и щека ползут вверх. Когда начали промывать рану, Артур ушел в холл и появился не раньше, чем была наложена антисептическая повязка. Выглядел он так, словно ему дурно.

Потом они повезли меня по коридору в комнату, представляющую собой нечто среднее между процедурной и камерой хранения. Там был яркий свет. Когда меня вкатили, вошел помощник шерифа, пожилой, цветущий и грузный астматик. Вынул из своей папки анкету и начал ее заполнять, при этом через каждые несколько слов лизал кончик химического карандаша. Я опустил ноги по обе стороны каталки и сел. Накатила волна слабой тошноты, на мгновение все раздвоилось, но и только. Он положил папку в изголовье каталки и нагнулся над ней.

— Имя в списках полиции не значится. Давайте посмотрим удостоверение личности, Макги. — Он взял мои водительские права и переписал себе номер. В качестве местного адреса я сообщил название и регистрационный номер своего плавучего дома, рассказав, где он стоит.

— Рана на скальпе. Нанесена самостоятельно, — сказал он.

— Случайно нанесена самостоятельно, помощник.

— Оружие?

Артур протянул пистолет. Он взял его, со знанием дела передернул предохранитель, проверил обойму и патронник, понюхал ствол, потом дернул за отражатель. Он не сработал. Я давно собирался сходить в мастерскую починить его. Приходилось приподнять, чтоб сработал.

Помощник шерифа повозился с ним и сказал:

— Тут заедает.

— Потому-то я и ранил себя, помощник.

— Вы носите его при себе?

— Нет, сэр. Для этого мне потребовалось бы разрешение. Я держу его в машине или на яхте. Ведь вот что случилось: он был у меня в машине, и я решил вытащить эту обойму. Решил, будет безопаснее, если сперва его разряжу. Вот и свернул с шоссе на узкую дорогу, подальше от домов, и расстреливал ее, пока не опустошил. Я не считал выстрелов. Потом, скажем через минуту, сел на подножку машины, где при свете луны видел, что делаю, и как последний дурак взял его вот таким образом, чтобы передернуть. Руки у меня были потными, и, кажется, вместо последнего выстрела был пустой щелчок. Но во второй раз он выстрелил. Пришел в себя на земле около машины. Когда почувствовал, что могу шевелиться, решил, что лучший выход — это попытаться отползти обратно, к главному шоссе. У меня всю правую половину тела парализовало. Но сейчас это проходит. Понимаете, помощник, мой приятель звонил по междугородной из придорожного телефона-автомата. И никак не мог дозвониться. Мне надоело. Я подумал, лучше съеду с шоссе, разряжу пистолет и вытащу из него обойму. Вот что у меня на уме было. Я ему сказал, вернусь, мол, через несколько минут. Когда не вернулся, он решил, что я съехал на боковую дорогу и увяз в грязи. Кончив звонить, все искал и искал. И нашел меня, кажется, только на третьей дороге, проползшим обратно почти до самого шоссе.

— На третьей дороге, — сказал Артур. — Так что я набрел на него, подогнал машину и привез его прямо сюда. Я думал, он умирает.

— Ну, умирающим он не выглядит. А вот те ребята, там, — вполне выглядят. — Он подбросил пистолет на своей большой упругой ладони, протянул его Артуру и сказал: — Так что почините, мистер.

Он ушел.

Я соскользнул с каталки. Артур бросился было ко мне на помощь, но я жестом остановил его. С трудом удерживая равновесие, медленно побрел по комнатушке. Приходилось поворачивать и раскачивать бедро, чтобы выбросить вперед больную ногу, но при согнутом колене она вполне удерживала мой вес.

Мой летний пиджак, грязный, разорванный, в травяных пятнах, был безнадежно испорчен. Брюки пострадали меньше, но были достаточно плохи. Балансируя, я снял пиджак, проверил карманы, передал его Артуру и указал на мусорное ведро с открывающейся при помощи ножной педали крышкой. Он свернул его и запихал туда. За дверным проходом, как я и надеялся, оказалась маленькая комнатка с умывальником. Занудно и неловко помогая себе сопротивляющейся правой рукой, я смыл грязь с лица и ладоней, темные полоски запекшейся крови слева и сзади на шее. Влажным полотенцем оттер правую штанину — с того бока, на котором полз. Изучил себя в зеркало. Я выглядел вовсе не безнадежно. Так, словно катался по земле в портовом переулке. Но повязка выглядела слишком подозрительно.

— Они тебя отмоют перед тем, как уложить в постель.

— Кепку, — сказал я. — Когда выйдешь из этой двери, сверни направо и найди другой выход отсюда. Я бросил кепку в машине, на полочку за задним сиденьем. И возвращайся ко мне тем же путем, что и вышел. И побыстрее.

— Послушай, я не буду это делать! Ты не можешь уезжать. Это опасно.

— Так же, как домашние овощные консервы. Принеси кепку.

Я сел на белый табурет и стал ждать. Весельчак Макги, доблестный насмешник с дырой в башке и жуткой уверенностью, что там, внутри, кровь течет по-прежнему. Моя золотая бесценная незаменимая голова. Там, под пробитым пулей отверстием, остались крохотные белые острые осколочки от поврежденной кости, врезающиеся в серое желеобразное вещество, где хранилось все, включая уникальные для меня воспоминания.