Рассказы о пережитом - [8]

За мою дерзость полицейские отплатили сполна. Да иначе и быть не могло — тень зла есть нечто осязаемое, почти как самое зло.

КОРОЛИ

От нечего делать я стал перечитывать надписи на стенах: «Палачи, вам не сломить меня!», «И будет день!», «Товарищи, отомстите за меня!», «Смерть фашизму!», «Вставай, проклятьем заклейменный!»…

Но надпись «Друмо» встречалась повсюду, взгляд так и наталкивался на нее. Мне не приходилось встречать такого имени, и поэтому я старался представить, как может выглядеть его обладатель. Очевидно, речь шла о важном лице, раз столько рук пожелало увековечить это имя.

Размышления мои прервал охранник в изношенной одежде, доставивший в камеру нового арестанта и затем тщательно заперевший дверь на замок. Я обрадовался — после долгих дней одиночества наконец-то будет с кем перекинуться словом. Но новенький повел себя не слишком дружелюбно: он прищурил косившие глазки, скривил толстые губы и вместо приветствия спросил:

— Политика?

— Политика, — ответил я в его стиле, — а у тебя?

— У меня-то? — растягивая губы в ухмылке, переспросил арестант и, заметив в углу половинку кирпича, подложил под себя, уселся и только тогда представился. — А я — Илюшка!

— Очень приятно, — улыбнулся я, — как раз вовремя прибыл.

Илюшка тоже улыбнулся, но язвительно.

— Удивляюсь вам, политическим! Мы-то хоть по карманам шарим, кое-чего добываем. Полиция лупит нас, так ведь есть за что! А вы из-за чего страдаете? Бестолочи вы!

Я не пытался убедить его в противном, зная, что это бессмысленно. Да и никогда не считал себя вправе сразу же отвергать чужое мнение, поэтому сделал вид, что ничего не понял, и стал рассматривать стены. На глаза попалась еще одна надпись «Друмо». Мне подумалось, что это подходящий случай сменить тему разговора. Указывая рукой на одну из надписей, полюбопытствовал:

— Случаем, не знаешь, кто это Друмо?

Илюшка взглянул на надпись, а потом перевел взгляд на меня.

— Друмо?

— Друмо.

Я не ожидал, что мой ответ заставит его искренне изумиться.

— Ты что — никогда не слышал о короле?

— Каком короле?

— Нашем. Короле щипачей.

— Каких щипачей?

— Ну, это мы, карманники, себя так называем, — покровительственным тоном объяснил Илюшка.

Затем на меня обрушилась уйма подробностей, касающихся Друмо. Не знаю, сколько бы мне пришлось слушать, если бы не открылась дверь камеры, впустив еще одного арестованного.

Увидев его, Илюшка сразу забыл обо мне.

— Вот дела! Арпо, никак и тебя взяли?

Арпо запустил пятерню в кудрявую шевелюру черных вопрос:

— Взяли в парке, у каруселей… Работал на пару с Друмо.

— С Друмо? — чуть не сорвался на крик Илюшка. Выпятив толстые губы, спросил: — А он как?

— Сбежал, — бросил чернокудрый и сел на пол, скрестив ноги по-турецки.

По всему видать, пребывал он в расстроенных чувствах, хотя это и не помешало ему довольно подробно описать проделанную совместно с «королем» работу. Илюшка буквально упивался каждым словом, то и дело восклицая:

— Вот это да! Мне хоть бы разок так, а потом и помереть не страшно!

Спустя несколько дней наша компания увеличилась еще на одного арестанта. При его появлении оба карманника мгновенно вскочили на ноги. Почти раболепно Илюшка пригласил его присесть, уступил свою половинку кирпича. Тот принял знаки внимания как нечто само собою разумеющееся, уселся и окинул меня цепким взглядом. Арпо тут же пришел ему на помощь:

— Политика.

Новенький улыбнулся с плохо прикрытой иронией. Вне всякого сомнения, нас почтил своим присутствием сам король щипачей. Я сделал вид, что происходящее меня нисколько не интересует. Он уселся поудобнее и забарабанил пальцами по колену. По всему было видно, что он нервничал. Я исподтишка рассматривал его. Невысокого роста, рыжеватый, пальцы тонкие и нервные, глаза невероятно подвижные. В нашем краю говорят — «глаза на веревочке».

С приходом Друмо воцарилось молчание. Это, видимо, не пришлось по душе его «коллегам», ибо, спустя какое-то время, они осторожно спросили, как он здесь очутился. Друмо в ответ махнул рукой и сквозь зубы процедил:

— Невезуха!

Поняв, что «королю» не до разговоров, карманники сконфуженно умолкли. В это время охранник принес передачу Илюшке от каких-то его родственников — узелок с караваем хлеба. Илюшка разломил его на две половины. Одну сунул в узелок «на завтра», а другую разделил поровну на всех.

Поев, мы принялись укладываться спать. Илюшка же, по-видимому, опасаясь, как бы у него не исчез остаток хлеба, принял меры предосторожности: туго связал узелок, положил себе под голову. Так и уснул. Потом послышалось равномерное дыхание остальных. Только мне не спалось. Мешали мухи, которые летали даже в темноте и поминутно садились на лицо.

Где-то после полуночи Друмо шевельнулся и осторожно приподнялся, опираясь на локоть. Мне почему-то пришла в голову мысль, что он решил украсть остаток хлеба у Илюшки, и я затих. Когда еще представится случай своими глазами увидеть, как вор крадет у вора? «Король» достал из кармана обрывок тесемки и принялся осторожно водить им у лица Илюшки, стараясь, по-видимому, имитировать полет назойливой мухи и время от времени слегка касаясь то щек, то лба спящего. Не просыпаясь, тот стал машинально отгонять «назойливое насекомое». Друмо продолжал ту же игру, пустив в ход на сей раз уже пальцы, приучая жертву к более осязательным прикосновениям. Илюшка, казалось, в какое-то мгновение готов был проснуться, но потом снова затих и лишь время от времени тяжело сопел. Левой рукой вор осторожно скользнул под подушку, легонько приподнял голову спящего и придержал в этом положении. Одновременно правой рукой грабитель вытащил узелок, ловко развязал его, извлек оставшуюся половину каравая, сунул вместо него половину кирпича, вновь стянул узелок и сунул его на прежнее место. Остальное было совсем простым делом. Друмо съел хлеб в полной тишине, не издав ни звука, и улегся спать.