Рассказы о пережитом - [7]

По мнению допрашивающих, Йочко был моим соучастником. Поэтому меня и не оставляли в покое ни днем, ни ночью. Задав последний из постоянно повторявшихся вопросов, они возвращались к первому, и все начиналось сначала. Я отвечал автоматически, думая о своем, хотя и это касалось допроса. «Почему они так упорно возвращаются к вопросу об этом Йочко? Наверное, убеждены, что находятся на верном пути. Значит, располагают данными. Но какими?»

Мозг полицейского устроен по-особому. С одной стороны, полицейский может быть изобретательным, а с другой — непроходимо тупым. Вот только мне непонятно было, с какой из двух разновидностей я имею дело. Ждать можно было чего угодно. Больше всего меня пугала их самоуверенность. У того, что ходил из угла в угол, с лица не сходила угрожающая ухмылка. Сидевший за столом, в отличие от предыдущих ночей, ни разу не брался за дубинку с надписью «от меня секретов нет», а лишь время от времени рассеянно напевал: «Ах, Ганка, Ганка…» А примостившийся у батареи многозначительно крутил на пальце тонкую цепочку.

Каждую минуту я ожидал обвала висевшего надо мной груза неизвестности. Так вскоре и случилось. Первый полицейский внезапно остановился и «в последний раз» спросил, что я могу сообщить о Йочко. Я молчал: надоело повторять одно и то же. Тогда сидевший за столом пригрозил мне очной ставкой. Угроза не осталась пустыми словами — веснушчатый охранник ввел какого-то парня.

Вид у него был страшный: одежда давно превратилась в лохмотья, ступни ног деформированы, в валявшихся грязных волосах — засохшие сгустки крови. Но не это было самым ужасным. Юноша заискивал перед полицейскими с невиданным старанием, угодливая улыбка, казалось, навсегда застыла на его губах. Было заметно, что, если потребуется, он пойдет на все: будет петь колыбельные песни своим мучителям, называть их нежными именами, прославлять резиновую дубинку как величайшее счастье.

Я попытался отгадать, за что его арестовали. Быть может, он член РМС, или арестован «по подозрению», или просто жертва доноса. Несомненно одно — это был Йочко. Я постарался перехватить его взгляд, но он не сводил глаз с полицейских. Это придавало им еще большую уверенность. Вели они себя как боги, достигшие верховного могущества. Я старался не обращать на них внимания, дожидаясь, что последует дальше. И дождался.

Последовал вопрос, заданный победоносным тоном: может быть, я, наконец, «хоть что-то» вспомнил? Происходящее казалось бессмысленным, что на какое-то мгновенье я растерялся, не зная, ни что ответить, ни как вести себя. Поведение мое истолковали как признак подавленности. Полицейские-сидевший за столом и примостившийся на батарее — в ожидании ответа подались вперед, первый перестал напевать себе под нос, а второй оставил цепочку в покое.

Оценив важность момента, стоявший рядом со мной полицейский подозвал Йочко. Тот приблизился, согнувшись в подобострастном поклоне. Полицейский сначала ударил его по шее, а потом призвал «вывести меня на чистую воду, иначе»… Юноша сжался от страха и, казалось, стал меньше ростом. Наконец наши взгляды встретились — глаза у него были пустые, как у мертвеца. Затем он припомнил мне какую-то взрывчатку, которую якобы получил от меня с просьбой спрятать на несколько дней, пока я не подыщу более безопасное место.

Я начинал понимать: полицейские сами подбросили ему эту выдумку. И он «раскололся», чтобы избежать пыток. Я посоветовал ему не возводить напраслину, объяснив, что если она и поможет ему избежать побоев, зато наверняка приведет на виселицу.

Такой поворот не устраивал полицейских. Это могло сбить Йочко с толку. Чтобы предотвратить нежелательное развитие событий, стоявший рядом полицейский приказал мне молчать. Затем заорал на юношу и неожиданно ударил меня по лицу. Передо мной все поплыло. Двое других тоже подскочили ко мне. Последовал приказ обработать меня «по-человечески». Йочко набросился на меня с кулаками. Во мне поднялось жгучее чувство боли, и обиды, и гнева. Еще немного, и я бы плюнул ему в лицо. Но что-то остановило меня — у него не было лица. Его обезобразили и обезличили. Это был уже не Йочко, а «ничто», с пустыми, мучительно пустыми глазами.

Именно тогда я понял, что у зла есть тень! Мгновеньем позже, под градом кулачных ударов, я увидел лица полицейских. Они торжествовали — еще бы, коммунист избивает коммуниста! Собрав силы, я оттолкнул юношу и плюнул в их рожи. Это спутало весь зловещий сценарий. Пострадавшие окаменели, им даже ни пришло в голову утереться. Этим занялся Йочко. Но на сей раз его раболепные поклоны и угодливая улыбка пришлись не к месту. Они его просто вышвырнули вон.

Тогда мне показалось, \что очная ставка закончилась по существу — я плюнул в рожу злу, а не его тени. Однако впоследствии мне не раз еще приходилось встречаться с тенью. Все не так просто. Во время той очной ставки она простиралась всего-навсего от полицейских до Йочко. А ведь и те трое были всего лишь частью тени зла — не больше. Где же крылось зло? Думаю, мне так никогда и не удалось добраться до него. Я всегда сталкивался с его тенью.