Рассказы - [9]
Еврейская бабуленька, соседка на Сырце, все путала дома и не могла вернуться правильно из лавки, пока не выросли у подъезда деревья — по ним она стала находить дом среди других близнецов, расставленных перпендикулярно и параллельно.
Тут бабуленька нашла бы дом сразу.
Ярким полднем слонялась я по Еревану мимо закусочных, черно-белых от разутюженных брюк и рубашек, и сразу выучила, что армянские женщины в кофейнях время не коротают. Я стояла у стойки и высматривала, куда пристроиться с вазочкой мороженого. Местный смуглый человек, как и все посетители, в сверкающе белом, в отлинеенном черном, подошел и вольготным взмахом пригласил на свободное, точнее, забронированное для меня место. К чему бы это? А-а, знаем, знаем, — кавказский курортный флирт, сейчас посмотрим, как это обставляется… Уселась, и тут же легкая потекла беседа о том о сем, о первых впечатлениях, о роде Багратуни, переселенцах при Тигране, о старых книгах, об армянском квартале в Иерусалиме — в приятнейшем свободном незнакомстве. И просто, нагишом, как купаный младенец, возникло слово «еврей», — как другие слова, как «дерево», как «прутик», как «чашка», «книга», «камень».
Каждый раз это ахало внутри. «Ах» затаился с тех еще времен, когда, опустив лицо к парте, чтобы по глазам не догадались, ждала, когда раскроем страницу «Древний Израиль и Иудея». Так называлась глава в учебнике, так прямо и называлась, и было напечатано, вот этими словами неслыханными, нигде никогда не встреченными и не произносимыми — ни вскользь, ни прямо, ни дома, ни на улице. А тут — целая глава, положенная по программе. К ней приближаемся. Если напечатано — значит, сейчас СКАЖУТ. ВСЛУХ. Прочитают — ВСЕМ — ВСЛУХ! Объявят. Звук, переданный в слух, обретет мощь увиденного зрением, явь явится, как мессия, — тут она и явится.
Я готовилась и не смотрела ни на кого, чтобы не догадались, как я предвкушаю и вся накануне… Но ничего не происходило. «Домашнее задание… главу девятую — пропустить. Глава десятая, параграф пятнадцать и шестнадцать — пропустить…» Всегда говорили номер, глава — номер, параграф — номер, а буквами, хоть и напечатанное, — не сказали ни разу. И главы той я не запомнила, хоть читана была, как и весь учебник, заранее, до начала учебного года. Только как ждала, и как велено было пропустить, — это запомнила.
Наверно, думали армяне, что и у меня, как у них, перечень родовых имений, что и я богачка.
А у нас в квартире, выданной на Сырце[20] (как раз по новому указу: отставникам за выслугу лет — вне очереди жилье и прописку по месту призыва, т. е. откуда двадцать пять лет назад ушел служить), — в новой квартире на Сырце, выщелоченной, выскребанной, чешский гарнитур сменил старую сборную мебель. Гарнитур выстоян годами в очередях, на ладони надписывали номер — чтоб не передали право стояния родственникам или не перепродали бы. Список очереди, как вечный огонь, блюли денно и нощно, передавая его по графику расписанных дежурств, отмечая явки и пуще всего надзирая, чтобы не создалась другая очередь, незаконная, чтоб ушлые люди не пристроились бы за считанные месяцы до прибытия гарнитуров и не сказали бы: а мы стояли раньше!
Все в доме было выданное на талоны, на номерки в очереди, отстоянной на протяжении жизни.
Сейчас спросят меня в этой стране, под ее небом спросят, как твое имя? И я зачерпну в ответ порцию варева, доставшуюся при раздаче из общепитского чана общепитским половником… Сейчас меня спросят…
Но они не спросили, держась почтительной анонимности. Лишь устойчивый жар приязни опалял все время, будто протягивалась неустанная рука и предупредительно распахивала двери: сюда пожалуйте и сюда, и сюда. Не лично мне, но все же именно мне, будто я не по купленной профсоюзной путевке, а особо приглашенная желанная гостья.
Уже побывала я там, где поставили они своим убиенным камни плачущие, поющие[21]. Туда не водили официальные экскурсии.
Мы с отцом гуляли по Армении врозь.
В рамках организованных экскурсий приезжий дважды в день выходил смотреть рекомендуемые достопримечательности. Вернувшись в номер, раскрывал газету и включал телевизор. Это заряжало, как надежный аккумулятор, и помогало отключиться от ядовитых реплик дочери. Заглушая их, он день ото дня круче поворачивал регулятор громкости. Кроме того, была у него надежда, что, может, не все погибло и как-то еще выправится в голове его дочери, и она воспримет Основные Тезисы, такие ясные, доступные любому пониманию, которые повсюду печатались и передавались по радио.
Однажды оркестры наводнили коридоры, и волны ликования, того, что раскачивало нас вдоль всей биографии от победы к победе, от демонстраций до военных парадов, затопили день. Новости были оглушительные, почти как Первое мая, как Седьмое ноября, — «…Всесоюзный… Государственный… Краснознаменный… от Советского информбюро…» Они реяли над, развеваясь, наверно, и в космос, как знамена в кинохронике — такие всенародные полотнища, под ними шагают «рабочий и колхозница» и все народы мира. И всесоюзный голос диктора, ликующе-сдержанный, с личным подтекстом: я, так сказать, товарищи, ликую, но должен овладеть собой, и личное ликование не заглушит поступи прогрессивных народов, слышите — уже дошагивают, уже вот-вот…
Германия, 1939 год. Тринадцатилетняя Магда опустошена: лучшую подругу Лотту отправили в концентрационный лагерь, навсегда разлучив с ней. И когда нацисты приходят к власти, Магда понимает: она не такая, как другие девушки в ее деревне. Она ненавидит фанатичные новые правила гитлерюгенда, поэтому тайно присоединяется к движению «Белая роза», чтобы бороться против деспотичного, пугающего мира вокруг. Но когда пилот английских ВВС приземляется в поле недалеко от дома Магды, она оказывается перед невозможным выбором: позаботиться о безопасности своей семьи или спасти незнакомца и изменить ситуацию на войне.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.
Сухум. Тысяча девятьсот девяносто пятый год. Тринадцать месяцев войны, окончившейся судьбоносной для нации победой, оставили заметный отпечаток на этом городе. Исторически желанный вождями и императорами город еще не отошел от запаха дыма, но слово «разруха» с ним не увязывалось. Он походил на героя-освободителя военных лет. Окруженный темным морем и белыми горами город переходил к новой жизни. Как солдат, вернувшийся с войны, подыскивал себе другой род деятельности.
Когда пожилой Мюррей Блэр приглашает сына и дочерей к себе на ферму в Нью-Гэмпшир, он очень надеется, что семья проведет выходные в мире и согласии. Но, как обычно, дочь Лиззи срывает все планы: она опаздывает и появляется с неожиданной новостью и потрепанной семейной реликвией — книгой рецептов Фанни Фармер. Старое издание поваренной книги с заметками на полях хранит секреты их давно умершей матери. В рукописных строчках спрятана подсказка; возможно, она поможет детям узнать тайну, которую они давно и безуспешно пытались раскрыть. В 2019 году Элизабет Хайд с романом «Спросите Фанни» стала победителем Книжной премии Колорадо в номинации «Художественная литература».
«У крутого обрыва, на самой вершине Орлиной Скалы, стоял одиноко и неподвижно, как орёл, какой-то человек. Люди из лагеря заметили его, но никто не наблюдал за ним. Все со страхом отворачивали глаза, так как скала, возвышавшаяся над равниной, была головокружительной высоты. Неподвижно, как привидение, стоял молодой воин, а над ним клубились тучи. Это был Татокала – Антилопа. Он постился (голодал и молился) и ждал знака Великой Тайны. Это был первый шаг на жизненном пути молодого честолюбивого Лакота, жаждавшего военных подвигов и славы…».
Овдовевшая молодая женщина с дочерью приезжает в Мемфис, где вырос ее покойный муж, в надежде построить здесь новую жизнь. Но члены религиозной общины принимают новенькую в штыки. Она совсем не похожа на них – манерой одеваться, независимостью, привычкой задавать неудобные вопросы. Зеленоглазая блондинка взрывает замкнутую среду общины, обнажает ее силу и слабость как обособленного социума, а также противоречия традиционного порядка. Она заставляет задуматься о границах своего и чужого, о связи прошлого и будущего.