Рассказы - [7]
Теперь спрашивается, какие, скажите, пожалуйста, кисели можно разводить с Цахи по поводу прописки или этого, как его, анти-семи-тизма (подумать, сколько «и-и-и» в одном слове!)? Что ему, скажите на милость, национальный вопрос, и какая ему родственница эта проблема?
Тем не менее перехожу к ней безнадежно, как на ближневосточных переговорах семитов с семитами.
— А у меня, — говорю, — отец — заслуженный политинформатор, ветеран войны. Я его с весны подстрекала, чтоб выбивал путевку в Армению. Армения — это же не Сочи, не курорт, — может, и выбьет. Ходила кругами, разъясняла — непривычно дельно для нас обоих — что пора заняться здоровьем и что ни разу за всю жизнь не съездили вместе в отпуск. И так кружила, пока не удалось.
Цахи подымает брови.
— Он-таки подал заявление, — говорю, — выжал из себя усилие на устройство личных дел; он же действительно никогда не просил, не умел просить, и все-таки подал заявление в профсоюз…
— Не понимаешь? Просьбу, чтоб предоставили путевку от профсоюза, все же это не Сочи, а на Армению спроса не было, я никогда не слышала, чтобы спрос на Армению… Он же партийный, заслуженный, ветеран войны… Ему не откажут. Ну что же здесь непонятно?
Ожесточаюсь в косноязычии. Цахино лицо цепенеет. Я выдаю информацию, очевидно, не необходимую.
— Я думала: сейчас и посмотрю, что это — жизнь иного народца, как это, когда все — инородцы. И отец получил, представляешь, десять дней в Ереване, в гостинице «Советская Армения», правда, в октябре, сезон уже кончился, но это неважно.
Уточняю и уточняю, а Цахи сидит каменный.
— Ну, — каменно говорит он. На иврите «ну» звучит точно как по-русски, хотя ослов погоняют совсем другим словом. Надо торопиться: у него сейчас точно такое выражение, как… позвольте мне отступление насчет выражения Цахиного лица.
Однажды перед святым праздником, чтимым и в безверных киббуцах за глубоко прогрессивный смысл, в тихий час, когда суета замирает, все вымылись, вычистились и побрились, и осталось лишь соснуть часок накануне торжества (перелицованного под текущий момент самодеятельного ритуала) — Цахи заканчивал починку кондиционера, от чего он с успехом отлынивал уже полгода и что мамаша его потребовала ультимативно сделать сейчас же, до приезда гостей. До этого, одним махом кончая со всеми долгами, он подогнал осевшие двери, приладил сетку на окнах — хотя всю неделю спал по три часа и вымотался до предела, так что все, о чем Цахи сейчас мечтал, это съесть праздничный ужин (столовую сегодня закрыли раньше из-за подготовки к церемонии), залечь и не просыпаться хотя бы сутки.
В этот момент починенная дверь охотно раскрылась и вошел младший брат, милый очкарик (он изучает в университете программирование). Он стал над копошащимся в железках Цахи — тот собирал инструменты и обтирал черные пальцы тряпкой, смоченной в бензине, — заговорил невнятно и остроумно, и суть сложных предуведомлений была в том, что только Цахи может срочно, сию минуту что-то предотвратить. Мягкий от природы, он не решался сказать: вставай, брат, не мойся, не чисться, а иди к банановой плантации, у шоссе, — вытаскивать из канавы трактор с прицепом, пока он там совсем не опрокинулся, так как я вздумал покататься с приятельницей немножко, а после вроде поставил на тормоза, но трактор почему-то покатился назад и едва не завалился в канаву, и как раз на повороте, с этой стороны, где деревья… Все эти сведения Цахи выжимал безжалостными вопросами, медленней и медленней обтирая пальцы и не поворачивая головы. Наконец, слова у очкарика иссякли, он поник, слабо улыбаясь, и я поняла, что киббуцный трактор сейчас стоит, скособочась над канавой, задом на шоссе, и из-за поворота вылетают машины.
На младшего было жалко смотреть. Но Цахи не спешил. Погрузившись в обтирание пальцев, он продолжал допрос.
— Я не понимаю, зачем за полчаса до субботы тебе понадобилось заезжать в канаву. — Он приостановился, ожидая разъяснений.
— Я не понимаю твои намерения. — Пауза. — Чем ты собирался там заниматься — с трактором и с прицепом? — последовательно он добивал несчастного, молча в муке дожидавшегося, пока Цахи поймет, и продолжал неторопливо свое занятие с каким-то неизменным вежливым лицом.
Вот такое, примерно, оно у него и сейчас… Но я-то не младший брат и не учу программирование, я еще не иссякла. А вот расскажу ему это:
— Однажды в сочном столичном городе, где я ждала решения армянского вопроса, на исходе лета я беседовала с пчелой. Сижу на скамейке, а она ползет внизу. Заваливается и снова ползет, без направления. Страшно стало, что умирает. Придерживаю ее и уговариваю пожить, и все хотелось пообещать что-то: вот, еще целый теплый месяц впереди, и нет в тебе никакого вируса, чем плохо? преодолеешь! А она вращается без толку и выхлестывает из себя последнее горючее, а потом все медленнее. И не спасалась совсем, будто и пальцы мои, от которых бы ей взъяриться, уже нипочем. Кружится и заваливается набок. Я плакала, приподымала сбоку и все хотела спасти,
— Ну, — цедит Цахи, — к чему это…
— Погоди, милый, вот еще одна нелепая информация, не знаю, куда ее приткнуть.
Сухум. Тысяча девятьсот девяносто пятый год. Тринадцать месяцев войны, окончившейся судьбоносной для нации победой, оставили заметный отпечаток на этом городе. Исторически желанный вождями и императорами город еще не отошел от запаха дыма, но слово «разруха» с ним не увязывалось. Он походил на героя-освободителя военных лет. Окруженный темным морем и белыми горами город переходил к новой жизни. Как солдат, вернувшийся с войны, подыскивал себе другой род деятельности.
Когда пожилой Мюррей Блэр приглашает сына и дочерей к себе на ферму в Нью-Гэмпшир, он очень надеется, что семья проведет выходные в мире и согласии. Но, как обычно, дочь Лиззи срывает все планы: она опаздывает и появляется с неожиданной новостью и потрепанной семейной реликвией — книгой рецептов Фанни Фармер. Старое издание поваренной книги с заметками на полях хранит секреты их давно умершей матери. В рукописных строчках спрятана подсказка; возможно, она поможет детям узнать тайну, которую они давно и безуспешно пытались раскрыть. В 2019 году Элизабет Хайд с романом «Спросите Фанни» стала победителем Книжной премии Колорадо в номинации «Художественная литература».
«У крутого обрыва, на самой вершине Орлиной Скалы, стоял одиноко и неподвижно, как орёл, какой-то человек. Люди из лагеря заметили его, но никто не наблюдал за ним. Все со страхом отворачивали глаза, так как скала, возвышавшаяся над равниной, была головокружительной высоты. Неподвижно, как привидение, стоял молодой воин, а над ним клубились тучи. Это был Татокала – Антилопа. Он постился (голодал и молился) и ждал знака Великой Тайны. Это был первый шаг на жизненном пути молодого честолюбивого Лакота, жаждавшего военных подвигов и славы…».
Овдовевшая молодая женщина с дочерью приезжает в Мемфис, где вырос ее покойный муж, в надежде построить здесь новую жизнь. Но члены религиозной общины принимают новенькую в штыки. Она совсем не похожа на них – манерой одеваться, независимостью, привычкой задавать неудобные вопросы. Зеленоглазая блондинка взрывает замкнутую среду общины, обнажает ее силу и слабость как обособленного социума, а также противоречия традиционного порядка. Она заставляет задуматься о границах своего и чужого, о связи прошлого и будущего.
Захватывающие, почти детективные сюжеты трех маленьких, но емких по содержанию романов до конца, до последней строчки держат читателя в напряжении. Эти романы по жанру исторические, но история, придавая повествованию некую достоверность, служит лишь фоном для искусно сплетенной интриги. Герои Лажесс — люди мужественные и обаятельные, и следить за развитием их характеров, противоречивых и не лишенных недостатков, не только любопытно, но и поучительно.
В романе автор изобразил начало нового века с его сплетением событий, смыслов, мировоззрений и с утверждением новых порядков, противных человеческой натуре. Всесильный и переменчивый океан становится частью судеб людей и олицетворяет беспощадную и в то же время живительную стихию, перед которой рассыпаются амбиции человечества, словно песчаные замки, – стихию, которая служит напоминанием о подлинной природе вещей и происхождении человека. Древние легенды непокорных племен оживают на страницах книги, и мы видим, куда ведет путь сопротивления, а куда – всеобщий страх. Вне зависимости от того, в какой стране находятся герои, каждый из них должен сделать свой собственный выбор в условиях, когда реальность искажена, а истина сокрыта, – но при этом везде они встречают людей сильных духом и готовых прийти на помощь в час нужды. Главный герой, врач и вечный искатель, дерзает побороть неизлечимую болезнь – во имя любви.