— Есть у меня стихи, о, прекрасная моя госпожа, есть и песни, только не придутся они тебе по нраву. Не вели мне петь!
— Велю! — приказала царица. — Бери свою лютню и пой.
Покорился юноша, ведь был он невольником и перечить не смел, взял свою лютню и запел такие слова:
Нет мне места в покоях твоих, госпожа,
Нет мне неба под сводами царских дворцов,
И еда не вкусна, и вода не свежа,
И стихи — не стихи, и любовь — не любовь.
Твои руки — оковы, а ложе — тюрьма,
Поцелуи не греют остывшую кровь,
Я — твой раб, я люблю, но подумай сама:
Если любишь, как раб, разве это любовь?
Разве царская воля упрячет в кувшин
Черный ветер пустыни, палящий и злой?
Разве солнце — лампада у ног госпожи?
Разве песня — наложница власти земной?..
Как услышала такую песню луноликая царица, то страшно разгневалась: оборвала своего невольника, ударила его по лицу и раз, и другой и вскричала:
— Да как ты смеешь, неблагодарный?! Сто царей стояли у ворот моего дворца и просили моей любви, сто отважных воинов дни и ночи бились между собой ради моего взгляда, сто мудрецов молили Всевышнего о радости говорить со мной! А я, да простит меня Господь за мою глупость, все отдала тебе, ничтожнейший раб из рабов моих!
Ничего не ответил молодой певец своей госпоже, опустил голову и молчал, только видела царица, что он тверд и непреклонен и не боится ее гнева. И тогда упала она и стала плакать, и стенать, и вопрошать Всевышнего, за что он дал ей такую боль и такое горе, которое сама же она просила. Жалко стало юноше царицу, что так она убивается от любви к нему, обнял он ее, и ласкал, и гладил, и уговаривал, что нет никого в целом мире, кто был бы краше и желаннее ее, что в жизни его глаза такой красоты не видели и уж больше не увидят.
И посмотрела луноликая в глаза своему невольнику, и увидела, что они прекрасны и что все его речи для нее — истинная правда и Бог тому свидетель и порука. И сказала тогда царица:
— Ты говоришь, что любишь меня, мой сладкоголосый, но просишь освободить и отпустить тебя из дворца, так ли это?
Вздохнул юноша тяжело, но лгать не стал:
— Так, о, госпожа моя царица, я люблю тебя всем сердцем, но доля невольника во дворце твоем и наложника в покоях твоих мне ненавистна, потому прошу тебя: если правду ты говорила и сильна твоя любовь ко мне — отпусти.
— А если освобожу тебя из неволи и отпущу из дворца, вернешься ли ко мне по своему желанию?
Камнем легла печаль на сердце молодого певца, но и второй раз он не стал лгать:
— А если отпустишь, о, луноликая, пойдешь ли сама со мной от мужа перед Богом, от богатых покоев, от сладкой жизни и царских почестей? Не пойдешь. Станешь ли спутницей и любимой подругой нищего бродяги? Не станешь. Так и я по своему желанию в неволю не вернусь.
И в последний раз спросила царица:
— А правду ли ты говорил о великой своей любви ко мне? Что не видели глаза твои краше меня никого и что больше никого никогда не увидят?
— И это правда, о, госпожа моя, царица.
И тут поднялась луноликая царица и посмотрела на своего невольника взглядом сияющим, как алмаз, и как алмаз же, холодным и твердым. И приказала она громко, чтобы все слышали:
— Да будет по слову твоему о, любимый мой: пойдешь ты свободно из дворца моего, как пришел, со своей лютней и своей песней, ведь песню у певца отнимет только Всевышний, но глаза твои, что по клятве твоей не увидят никого краше своей царицы, навсегда со мной останутся. Позвать сюда палача!»
Как закончила Ясмина, дочка хозяина кофейни у Западных ворот Мизара, свой рассказ и замолчала, поднялся халиф Мизарский и встал перед ней и поклонился и сказал ей:
— Господь наш великий свидетель, истину говорю: не видел я среди жен достойных никого умнее и смелее тебя, о Ясмина! Горе мне, что не был я столь мудр и дальновиден, как подобает халифу великой страны! Прости, о, любимая, если я обидел тебя своими неразумными речами и скорыми решениями, а в скорости не всегда есть мудрость и благо. Без страха и волнения можешь ты вернуться в дом своего отца, и будут честь и уважение с тобой, но прежде, чем покинешь ты мой дворец, прошу тебя, выбери награду для себя, какую только захочешь.
— О, повелитель мой, — ответила Ясмина, — не нужно мне чести большей, чем та, что ты оказал, слушая меня, и не будет мне большей награды, чем еще раз увидеть тебя, опора Мизара и светоч его!
И услышал это халиф, и возликовало его сердце. И сказал он:
— Достойны твои речи, любимая, а я и не ждал других. Но раз такова твоя желанная награда, позволь я сам что-то выберу для тебя.
Так вернулась Ясмина в дом своего отца с радостью и почестями, с дорогими подарками. А халиф Мизара с тех пор всегда был весел, здоров и бодр. А еще говорят знающие, что стал халиф тихими вечерами переодеваться в платье небогатого купца и проводить время в приметной кофейне, что у Западных ворот — уж больно хороша у хозяина дочка, Ясмина-расказчица, вот что случилось по воле Божьей (а Бог знает лучше нас, ибо ничто не ускользнет от ока Его в пределах Мира).
