Ранний Самойлов: Дневниковые записи и стихи: 1934 – начало 1950-х - [41]

Эти милые озера за десятку продают.

Он, как глина, мудр и стар, этот каменный гончар.

Он берет ломоть арбуза – красноватый хрусткий снег,

Он к прохожим безучастен, этот старый человек:

Пусть, мол, сам себя похвалит звонкий глиняный товар.

Он недаром желтой глиной перепачкан по утрам,

Веселясь своим удачам и грустя от неудач.

А болтливость не пристала настоящим мастерам.

Суетливость не пристала настоящим мастерам.

1949

«Золотая моя, как же так? как же вдруг?..»

Золотая моя, как же так? как же вдруг?

Я мечтаю о грубом железе.

Медный век, медный век зеленеет вокруг,

Ядовитою ржавчиной лезет.

Золотая моя, золотая моя,

Вот и ты залетела в бессонье,

Как порой в облаках залетают моря,

Проливаясь слезами без соли.

В нас соленая кровь до краев налита,

Медь от крови становится ржавой.

Ну а ты – управляй, как Иван Калита,

Золотою своею державой.

1949

Офицеры его величества

Сорок первый.

Ветер высвистывает

В крышах соломенных.

Рощи ветвистые,

Как руки, заломлены.

По Волоколамскому

В рассвете брезжащем,

Тент прополаскивая

Ветром режущим,

Взлетая на мостиках,

Кренясь и силясь,

С гостями заморскими

Несется «виллис».

А гости кутаются,

Совсем заиндевев,

В потемках путаница

Путей невидимых.

Но офицерам его величества

Удивляться не приличествует.

(Из самого Лондона

Депеша пришла:

Узнать доподлинно,

Как дела,

Каково действительное

Положенье,

Скоро ль решительное

Пораженье,

Сколько недель Россия продержится

При крайней русской Самоотверженности?)

Летят, по выжженности

Узнавая,

Что здесь поблизости

Передовая.

То там, то тут

Ее приметы…

Контрольный пункт.

– Документы!

Офицеры его величества

Достают удостоверения личности.

С улыбкой союзной,

Почти что ангельской,

Подходит грузный

Генерал английский,

Из тех, которые

С вражьей сворою

Когда-то высаживались

В Архангельске.

…Командир дивизии,

Подполковник,

Встречает «ревизию»:

– Гуд моунинг!

На вопрос подробный –

Без охоты особенной:

– Полки потрепаны,

Но боеспособны.

Офицеры его величества

Решают бросить все околичности…

Послушав обстрел,

Поглядев искоса,

Командир пободрел,

Как будто выспался.

Он вносит миссии

Предложенье

Пройтись по дивизии

В расположенье

Рот, батальонов,

Поскольку там

Яснее истинное положенье.

…Сорок первый.

Ветер высвистывает

Над синими елями.

Рощи ветвистые

Снарядом прострелены.

У края полянки

Лежит отделение.

Мертвые танки

Горят в отдалении.

Сержант в шинели,

Почти что глиняной,

Командует

Оборонительной линией.

И входят британцы

Отнюдь не без робости

В особую область

Упорства и доблести.

Особая отрасль

Характера нашего –

Советская доблесть

Стоит не прикрашена.

(В продрогшем окопе

Присевший «максим».

И тесный блиндажик

Из хлипких лесин.)

И в той тишине

Под шинелью английской –

Озноб по спине,

Как тогда, в Архангельске.

И голос сержантский

(Рукою – честь):

– Будем держаться.

Патроны есть.

Взвод в составе

Шести красноармейцев.

Офицерского состава

Не имеется.

К миссии вопросец

От наших рот:

– Когда откроется второй фронт?..

И чуть лукаво

Вздернута бровь:

– Поровну славу –

Поровну кровь.

Офицеры его величества

Считают, что можно ограничиться.

И, как будто картошкой,

Заляпан рот,

Тугим языком

Генерал проворачивает

Слова

Про второй фронт.

…Сорок первый.

Ветер высвистывает

Так, как вначале,

Рощи ветвистые

Хлещут бичами.

По Волоколамскому

Навстречу миссии

Прицепами лязгают

Мотодивизии.

Сибирские роты,

Железный народ:

На фронт! На фронт!

На фронт! На фронт!

Отряды. Отряды.

Танки. Орудия.

Снаряды. Снаряды.

Люди. Люди.

И грохот стоит над полями и пущами,

Как будто пружина огромная спущена.

И неудержима

Стальная пружина.

Ее разворот –

До ворот Берлина.

1947–1950

Шаги Командорова. Поэма [205]

1

Простой городишко русский,

Уютный, как голубок.

Над речкой, немного грустной,

Деревьев весенний клубок.

На улице главной, мощеной –

Райком, райсовет, финотдел.

Купол, когда-то злащенный,

От времени поседел.

А на небольшом расстоянье –

Кирпичная полоса,

Железных рельсов слиянье,

Высокие корпуса.

Стеклянные соты завода.

Забор. И труба. А за ней –

Неяркие краски восхода

Пугливее, тоньше, нежней.

2

Федор Ильич Леонов

В городе этом живет

В должности почтальона

Сорок четвертый год.

В зимний, осенний, летний

Или весенний сезон

Носит письма, и сплетни,

И телеграммы он.

Ходит, судит да рядит,

Впрочем, не любит зря:

Так, интересу ради,

Собственно говоря.

Стукнет в окошко рано

И подмигнет глазком:

– Почта, Анна Иванна!

Почерк мне незнаком…

3

Простой городишко русский

Раскинулся за окном.

Анне ужасно грустно,

Думается об одном.

Как никогда ей дорог

Облик его и вид:

Старший сержант Командоров,

Тот, что уже убит.

Пишут ей, что начальство

Помнит его труды,

Но он погиб, не дождался

Ордена Красной Звезды.

Пишут от имени роты,

Что мстят за него огнем.

И посылают фото,

Найденное при нем…

Пепельный локон мнется,

Лоб кулаками сжат.

Больше к ней не вернется

Гвардии старший сержант.

4

Весна запевает в канавах –

Ветреная весна.

От оттепелей слюнявых

Речка стала тесна.

Ветер сластит, как солод,

Пахнут березы легко,

Выставленные на холод,

Белые, как молоко.

С треском взрывает почки

Острый зеленый лист…

Тихо идет на почту

Федор Ильич, моралист.

Ветки полны, как вены,

Тополь кипит прямой…

Анна с утренней смены

Тихо идет домой.

– Что ж это вы, отшельница!

Можно ли в ваши года!

Стерпится-перемелется,

Помер, так навсегда…

(Белые вешние бури

Властно шатают райцентр.)