Ради братий своих… (Иван Федоров) - [8]
А поутру он вернется на печатный двор, поздоровается с Марушей Нефедьевым, наденет свой кожаный фартук, подвяжет волосы ремешком и сядет к столу, к разложенным в надлежащем порядке еще волглым бумажным листам с оттиснутыми строчками слов. Не поднимая головы, он будет внимательно прочитывать слово за словом, изредка заглядывая для проверки то в одну, то в другую рукописную книгу. Но все время, пока он будет читать строку за строкой, перед глазами будет стоять Матвей Башкин, будут звучать его смелые и правдивые слова; на миг возникнут в памяти разъяренный царь, степенные плотники и снова несломленный Матвей.
К вечеру, когда наконец будут прочитаны все накануне напечатанные листы, а Маруша положит перед ним еще несколько новых, Федоров утвердится во мнении, что дело, творимое им, — великое число печатных книг поможет людям быстрее овладеть грамотой и принесет им слова настоящей правды…
Через месяц усталые, счастливые Маруша Нефедьев и Иван Федоров закончили работу над первой русской печатной книгой — «Триодь постная». Накануне на берегу Москвы-реки при великом стечении московского люда в небольшом деревянном срубе был сожжен еретик Матвей Башкин.
Шел 1554 год, или, как считали тогда на Руси, 7062 год от сотворения мира.
В Ленинграде, в Государственной Публичной библиотеке имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в рукописном отделе есть большой сейф. В сейфе хранится вместительная шкатулка-футляр из старого дуба. В футляре лежит старейшая датированная русская рукописная книга. 294 листа тончайшего пергамента сшиты потетрадно тонкими шелковыми нитями. Книга эта — Евангелие, написанное для наместника Новгорода Великого, жившего в середине XI столетия.
Книга украшена тремя великолепными миниатюрами, заставками и удивительными заглавными буквами — инициалами. Они напоминают старинные драгоценные эмали, где из причудливых переплетений орнамента проступают головы и клювы хищных птиц, морды фантастических животных, то ли собак, то ли драконов, и человеческие лики. На последней странице книги имеется запись, что написана она для Остромира, ближнего боярина киевского князя Изяслава, сына Ярослава Мудрого. Пожелав здоровья Остромиру, его жене Феофане и их детям, писец называет себя, выделив свое имя большими буквами, — диакон Григорий. В самом конце Григорий сообщает, что начал он переписывать книгу 21 октября 1056 года и кончил 12 мая 1057 года.
Пять с небольшим столетий разделяют двух величайших деятелей русского книжного искусства, двух диаконов: Григория и Ивана. За эти пять столетий в России были переписаны сотни книг, созданы десятки самых различных библиотек — монастырских, княжеских и боярских.
Не исключена возможность, что одной из самых значительных по своему составу библиотек XVI века была царская либерея. Поиски ее начались еще в середине прошлого века. А научные споры о ее существовании длятся уже более ста лет. В 1960 году крупнейший советский историк академик М. Н. Тихомиров высказал такое предположение: «Может быть, сокровища царской библиотеки лежат еще в подземельях Кремля и ждут только, чтобы смелая рука попробовала их отыскать». Но пока библиотека не найдена, как и не найдены убедительные свидетельства ее существования.
Да, книжные собрания в средневековой Руси имели трагическую судьбу — рождаясь, они быстро погибали в огне частых пожаров и бесконечных войн. Не следует забывать, что только с XIII до середины XV столетия Россия перенесла свыше 160 войн с внешними врагами. И если древнерусская поговорка гласила, что крепки те города, которые стоят на крови, то с полным основанием мы можем отнести это высказывание и к русской книжной культуре.
Вот почему начинание Ивана Федорова, пусть по сравнению с Западной Европой и запоздалое, было вызвано настоятельной необходимостью. Характерно, что первая московская печатная книга родилась в тот год, когда в Европе голландский ученый Меркатор выпустил достоверно научную карту Европы, когда была основана первая русско-английская торговая компания, создана современная скрипка, издано семнадцать томов Первого гербария, описывающего пятнадцать тысяч растений.
Обратила ли Западная Европа внимание на начало книгопечатания в России? Нет. А если даже узнала, то никак не отреагировала. Не случайно по прошествии почти трех столетий А. С. Пушкин воскликнул: «Европа в отношении к России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна».
Поэтому большинство политических и общественных деятелей не захотело услышать голоса наблюдательного иностранца, посетившего Москву при Иване IV: «Если бы они (то есть русские) сознавали свою силу, то никто не мог бы соперничать с ними…» А путь к самосознанию русского народа лежал через грамотность, через знания, через общедоступные книги. Иван Федоров со своим изобретением стоял у начал этого пути.
ГЛАВА II
Помощники и царь
