Иван Васильевич был очень мнителен, подозревал в измене всякого и еще верил в колдовство. Истово пытался царь вымолить у бога счастья и покоя в личной жизни. А покоя не было.
Женился Иван семнадцати лет на шестнадцатилетней Анастасии Захарьиной. В 1549 году родился у них первый ребенок, дочь Анна. Не прожив и года, она умерла. Дочь Мария не прожила и шести месяцев. Восьми месяцев от роду умер и третий ребенок, сын Дмитрий. В феврале 1556 года родилась еще одна девочка — Евдокия. Она тоже умерла, не прожив и трех лет.
В честь дочери Анны построил царь церковь в Новодевичьем монастыре. Теперь сотни землекопов рыли канавы под фундамент церкви святого Сергия, слывшего заступником всех московских государей. В Новгороде Великом срочно сооружали дворец для государя и при нем большую пятиглавую церковь во имя святого Никиты («победителя» по-гречески). А на южном конце Красной площади, на краю крутого спуска к реке, возводили великий храм в честь победы над Казанью. Храм, равного по красоте своей которому еще не было на Руси.
Поутру и вечером, когда храм освещался косыми лучами солнца, Федоров неизменно задерживался на мгновение, чтобы еще и еще раз проникнуть в тайный замысел строителя… Его поражало, что объем каждой церкви имеет свою неповторимую форму, полон своего напряженного движения, который вместе с другими порождает удивительную, почти звучащую игру света и тени!
Присматриваясь к памятнику, Федоров волей-неволей задумывался о своей работе, о красоте создаваемых им печатных книг. Пройдут многие-многие годы, может, столетия, и будут люди судить о его времени, о русском народе по красоте построенных зданий, по красочным настенным росписям, нарядным иконам в сверкающем золотом иконостасе, по тому, как и какие книги он, Федоров, напечатал. И чем больше думал об этом, тем сильнее становилось чувство неудовлетворенности своей уже сделанной работой.
«Триодь постная» — книга, исполненная подвижными литерами. Митрополит возрадовался тогда первенцу печатного дела. Книги разослал в свои и государевы церкви в Москве и вокруг Москвы, а его, Ивана, щедро наградил.
Второй печатной книгой стала «Триодь цветная» — сборник церковных служб по праздничным дням. Но и она не принесла настоящей радости. Строки неровные, буквы какие-то не такие. Не удалась в ней подлинная красота.
В прошлом, 1556 году сделали они вместе с Марушей Нефедьевым два новых набора букв. Скопировали с рукописных книг, только в одном случае сделали литеры поуже и повыше, а в другом — пониже и пошире. Для пробы отпечатали этими шрифтами Евангелие. Макарий на красоту шрифтов и не посмотрел, а разослал с гонцами эти Евангелия на север и на юг, туда, где строил государь новые городки.
Ему бы, Ивану, радоваться — мечта сбылась. Митрополит и царь милостями своими не забывают, а он все мрачный ходит. Уже жена дома твердит: «Ванятку совсем забыл. Все только печатня да литеры на уме, о семье, о доме и думать не хочешь…» А для кого же он старается, как не для Ванятки, для сотен и тысяч ребятишек русских. Пусть они, увидев книгу, захотят научиться грамоте. Пусть станут умнее, а жизнь их будет лучше и краше. Это для них он придумал еще один, четвертый шрифт. Широкий, ясный, удобный для чтения. И поля у страницы должны быть широкие. А для красоты — перед началом каждой главы узорные заставки. Чтобы радостно было взять книгу в руки. Так как же можно говорить, что он забыл сына?!
С реки ветерок донес веселые голоса баб, стиравших белье на подмостях. Проскрипел большой обоз, тянувшийся к причалам на Великой улице. Откуда-то вкусно запахло свежепеченым хлебом, и нежданно радостнее стало на душе.
Еще издали увидел: у входа в избу, поджидая, переминается с ноги на ногу человек. Молодой, с облика скромный.
Зачем ждет?
— К тебе послан, по велению владыки Макария, — обратился он к Федорову. — В помощь для печатания книжного…
— Кто же ты? Что делать умеешь? В избу пойдем, что же стоять здесь…
— Из Мстиславля я. Петром Тимофеевым кличут. У боярина Ивана, воеводы государя, служил. Книги переплетал. Штампы для украшения переплетов резал. Вот они… — И Петр вытащил из кожаной сумы тяжелые доски.
Федоров, наклоняя поочередно доски к свету, начал пристально разглядывать прихотливый резной узор.
— Хорошо… Ах, хорошо! А ты, оказывается, добрый мастер. Ко времени пришел… Дело новое мы с Марушей затеяли… Маруша, ты где?
В избе царила тишина. Только у оконницы надсадно жужжала большая синяя муха.
— Маруша!..
— Не кличь его, мастер, — упершись взглядом в пол, глухо проговорил Петр. — Не придет он. Государев указ велел тебе митрополит сказать…
— Как не придет? Ведь новую работу начинать надобно…
— Послал его государь в Новгород белый камень смотреть. Годится ли тот камень, чтобы на нем изображения всякие резать для нового храма, как в древности во Владимире стольном делали. А коль годится камень, Маруша должен эту резь сам делать. Очень уж государь о том храме печется…
Федоров осел на скамью. Тяжелыми стали руки, ватными ноги. «Не к добру радовался», — промелькнуло в голове.
— Значит, государю дворец и храм в Новгороде дороже книжного дела. Как же так… Вот почему митрополит тебя прислал…