Пятое время года - [68]
— Нин, что же они все дрыхнут? Ведь собирались сегодня переезжать… Нин, ну когда же они наконец подымутся?
— Прекрати! Как тебе не стыдно?
— А что я такого сказал?.. Слушай, а давай я их сам отвезу, на наших «жигулях»? Иначе они, пожалуй, сегодня не уедут…
С улицы Обуха Ленечка вернулся в отличном настроении. Протянул купленные на обратной дороге бутылочку шампанского и «Киевский» торт и со смехом замотал головой:
— Да-а-а, Нинк, давно я такого бардака не видал! Грязища в этой комнатухе по колено! Тебя б туда, ты б потом дня два в обмороке валялась!
— И что же ты тогда такой веселый? Выставил девочку из дома, затолкал в какую-то конуру и радуешься!
Леню она попрекнула, а у самой-то совесть была нечиста. Помахав вслед просевшим под грузом чемоданов и коробок с Женькиным приданым красным «жигулям», раскрепощенная теща, как на крыльях, понеслась домой, в пустую квартиру. Постояла под душем в свое удовольствие, в первый раз после приезда завернулась в поролоновый халат, намотала на мокрые волосы тюрбан из полотенца и блаженно растянулась на диванчике: господи, как же хорошо!..
— Наверное, мне следовало поехать с ними. Помогла бы Женечке убраться.
— Нечего! Пусть жираф сам убирается! Нам и здесь еще за ними грязь возить и возить. Ты уж, небось, и позабыла, что на курорте отдыхала? Какое счастье, Нин, что они выкатились! — На радостях, не откладывая, Леня начал откупоривать шампанское.
— Может быть, мы все-таки поступили нехорошо? Лучше бы они жили у нас.
Бутылка шампанского с такой силой обрушилась на стол, что пробка артиллерийским залпом выстрелила прямо в потолок.
— Не хватало мне еще на старости лет с этим хамом под одной крышей жить! Тогда я уйду из дома, поняла? Говоришь с ним, а он все молчит да ухмыляется! Будто он умный, а я дурак! Меня за дурака еще никто не держал! Изображает из себя не пойми кого, а сам бездельник, каких свет не видывал! Муж называется! Беременная жена с ранья на работу тремя транспортами тащится, а здоровенный бугай дрыхнет до полудня!
— Умоляю тебя, не кричи, тебе нельзя волноваться. Мне тоже обидно за Женьку, но что же делать, если Борис журналист? Ему не надо бежать на службу.
— Да какой он журналист? Не журналист он, а…! — Отвернувшись, Леня темпераментно заартикулировал губами. По окончании немой трехэтажной тирады в адрес Бориса, так сильно задевшего его самолюбие, посотрясался от смеха и успокоился. — Он сам дурак. И циник. Я его тут спрашиваю: о чем вы, Борис, пишете? Дали бы почитать. А он мне: охота вам читать всякую чушь? Откройте любую газету, там такой же бредятины навалом… Порядочный человек может так относиться к своей работе? Не выйдет из этого пустобрёха ничего путного! На него, как ты понимаешь, мне наплевать, мне Женьку жалко. Такая способная девка, инженер, а повязала себя по рукам и ногам!
4
Кормящая мать натрепалась по телефону со всеми своими подружками и уселась на кухне полировать пилкой длиннющие ногти. Модная стрижечка, мини-юбочка, короче не бывает, яркая майка в обтяжку — не скажешь, что наша Женечка сильно утомилась от забот.
— Мамуль, сделай мне кофейку. Только, умоляю, без сахара! — Вертихвостка кинула пилку в ящик кухонного стола и принялась красить ногти огненно-красным лаком. Сначала на ногах, потом на руках… — Мамуль, а у нас новость. Я выхожу на работу.
— Как?! Илюша же совсем крохотный!
— И что? Роза будет сидеть.
— Но ведь Роза Соломоновна, если я не ошибаюсь, работает?
— С работой Розе пора завязывать. — Осторожно, чтобы не испортить свой маникюр, Женька взяла в ладони чашку, отхлебнула кофейку и в своей прежней воображалистой манере повела заметно похудевшим плечиком. — По Розе давным-давно плачет пенсия! Она же ни черта не видит! Уже рецепт выписать не в состоянии. На днях настрочила какую-то ахинею и чуть не отправила инфарктника на тот свет. Представляешь?
— В таком случае как же ты не боишься оставлять с ней грудного ребенка?
— В квартире Тортила ориентируется отлично. Кроме того, Борька целые дни околачивается дома. Чем бить балду, пусть лучше займется воспитанием сына. А я буду зарабатывать деньги.
По-видимому, Роза Соломоновна — просто святая женщина. Мало того, что, как только родился Илюша, она отдала свою квартиру Борису с Женей и вместе с тетей Цилей перебралась в коммуналку на Обуха, так теперь еще и выходит на пенсию, чтобы сидеть с внуком. Но будь она хоть сто раз святая, хоть раззолотая, ей уже далеко за шестьдесят и, помимо близорукости, у нее еще целый букет всевозможных болезней.
— По-моему, Жень, ты поступаешь безответственно. А если что-нибудь случится? Ты ведь потом с ума сойдешь. Вдруг Розе Соломоновне станет плохо…
— С чего это Розе вдруг станет плохо, когда ей лучше всех? Единственное, что меня всерьез волнует, это ее идиотские методы воспитания. Боюсь, набалует она Илюшку, как своего ненаглядного Бориску… Ой, я же забыла сказать Надюхе одну вещь!
За прикрытой дверью в «светелку» опять началась бесконечная пустопорожняя трепотня, перемежаемая хохотом и «ой, не могу!». Кукушка, кажется, забыла, что пора кормить ребенка, а ехать ей еще через весь город.
Проза Ксении Велембовской полюбилась читателю после романа «Пятое время года», в котором рассказывалось о судьбах четырех женщин из большой московской семьи. В новом романе «Дама с биографией» писательница подтверждает: «мысль семейная» дорога ей, «дочки-матери» — главная ее тема.Люся, главная героиня романа, — само терпение: взрослая и успешная дочь — домашний тиран, старая мать — со своими «устоями», а еще барыня сватья и выпивоха зять… Случайное знакомство меняет взгляд героини на мир и сулит весьма радужные перспективы.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.