Пятеро на леднике - [45]

— Чушь? — переспросил Арсений, вскочил с табурета, бросился к двери, толкнул ее и простер руки в стылую, призрачную тьму:

— Смотри! Все смотрите, а то убью!

Кирилл подошел к двери, и над летным полем, над тайгой увидел металлически сияющие под луной хребты. Было в них что-то мертвое, неземное, даже инопланетное…

— Ты думаешь, это снег? — грозно спросил Арсений, не опуская руку. — Да, это снег! Но только на вершинах, а ниже — песок! Белый кварцит! И пропасти, адские пропасти! Это Чара, страшная Чара, загадка Сибири! Якутов туда палкой не загонишь, боятся белых духов. А какие ребята там погибли, какие ребята не вернулись!

Арсений так же стремительно вернулся к столу, сел и сжал лицо большой костистой ладонью. Кирилл подошел к нему и сел рядом. Он тронул Арсения за плечо, тот замычал и отвернулся.

— Ладно, ребята, лучше споем, — сказала Жанна решительно.

Откуда-то появилась гитара. Жанна села на кушетку, закинула смуглую ногу на ногу и запела неожиданно высоким режущим голосом:

Ох, да покатилось вдаль мое колечко!..

Арсений закрутил головой, все яростнее сжимая лицо ладонью. А Кирилл глядел на раскрасневшееся гранатовое лицо Жанны, на разбросанные по плечам льняные волосы и испытывал восторг, хотя она пела невозможно фальшиво. Чувствовалось, что петь она любит страстно, до слез, забывая обо всем на свете, но от этого пение ее звучало еще страннее, бездарнее и словно бы обнажало какой-то изъян в ее душе, как и в слухе. Но Кирилл чувствовал себя на верху блаженства и вдруг просительно сказал, прижимая руки к груди:

— Поверьте, вы такая хорошая девушка, я умру без вас!

Пусто-один, по-прежнему сидевший на корточках у стены, пробормотал:

— Она очень хорошая девушка с хорошим ребенком.

— Ребенка я усыновлю! — твердо заявил Кирилл.

— Не мешайте петь! — бешено вскрикнул Арсений и ударил по столу кулаком.

Жанна продолжала петь, забирая все выше и резче, но все слушали ее с трогательным вниманием. Арсений даже со слезами на глазах, а Кирилл, у которого все уже плыло перед глазами, чувствовал, как его заполняет нежность и к Арсению, и к Пусто-одному, и к Настьке с нарисованными бровями, потому что они все любят Жанну и без этой любви всем им остается толь-ко погибнуть.

А Жанна вдруг сунула гитару Арсению, поднялась и приказала:

— «Цыганочку»!

Арсений лихо встряхнулся, ударил по струнам и заиграл какую-то абракадабру, смесь из «Яблочка» и «Цыганочки» с добавлением фокстрота. Но сейчас это звучало прекрасно.

Жанна подняла руки и стала выбивать дробь каблуками… Лицо ее было недвижно… Арсений ожесточенно рвал струны. Пусто-один приподнялся было, чтобы пуститься в пляс тоже, но тотчас же снова плюхнулся на пол… Кирилл смотрел, потрясенный: якутка, похожая на гейшу, танцующая «Цыганочку», — это было упоительно! Жанна пронеслась по кругу, оттолкнула на лету табуретку, затрясла плечами, нагнув голову со сбившимися волосами… Вдруг остановилась, толкнула дверь и, вдыхая холодный воздух, приказала:

— Теперь выматывайтесь все, а мальчик останется!

Настька, Пусто-один и Арсений, который держал гитару на плече, будто лопату, покорно вышли на крыльцо. Жанна быстро захлопнула дверь, защелкнула замок. Под окном зашлепали шаги, и Пусто-один вскрикнул визгливым утробным голосом:

— Да мы его изжарим!

— Сейчас выпьем кофейку, — сказала Жанна, сняла красный свитер и осталась в одной кофточке.

Кирилл сел на стул и быстро проговорил:

— Знаете, я правда весь вечер думал о вас. — Он замялся, покраснел и добавил: — О тебе.

Жанна пошла за ширму, чиркнула там спичкой, вернулась и спросила с усталым любопытством:

— И чего ж ты надумал?

Она подошла к зеркалу и быстро, рывками, стала расчесывать волосы.

Он закурил, судорожно затянулся, мысленно обзывая себя слюнтяем и мямлей, поднялся, шагнул к Жанне и обнял ее. Не оборачиваясь и не опуская руку с гребнем, она тихо, но твердо сказала, глядя в зеркале в его глаза:

— Будем считать, что ты пошутил.

— Я не шучу! — глухо проговорил Кирилл, крепче прижимая ее к себе. — Я люблю тебя!

Она засмеялась и неожиданно так сильно оттолкнула его маленькими руками, что он попятился, свалил стул и едва не свалился сам.

Она пошла за ширму, вернулась с кофейником. Кирилл понуро сидел на стуле, неприкаянный, будто на вокзале…

— Садись к столу. Я тебе сейчас все объясню, — сказала она, наливая кофе и потянула его за рукав. — Ну, садись, послушай. Понимаешь, надо помочь ребятам.

— Как я могу помочь? — спросил Кирилл, трезвея под ее пристальным взглядом.

Жанна села за стол напротив него, зажала ладони коленями и грустно сказала:

— Знаешь, эти мужики… Они добрые. И гордые. Да, да… не удивляйся. Ты ведь их совсем не знаешь. Пусто-один, Гриша то есть, здесь, наверно, лет тридцать. Когда срок отбарабанил, вернулся на родину, в Краснодар, женился. Дочь у него на самом деле есть, в этом году школу кончает. Когда она родилась, он с женой поссорился, набузил, она его и выгнала. Ведь его легко было выгнать, сам понимаешь. С тех пор он здесь, работал и у топографов и у геологов. Он мастак на все руки и охотник, но вспыльчивый и баб не терпит.

— А как же ты? Тебя-то он терпит? — улыбнулся Кирилл.