Пять фараонов двадцатого века - [119]

Например, разве можно отказать в творческой оригинальности, проявленной товарищем Сталиным при использовании древнеазиатской традиции системы заложничества? Ведь он не только гарантировал послушность нужных ему людей, помещая в лагерь их близких: у Ахматовой — сына, у Цветаевой — дочь, у Пастернака — возлюбленную (Ивинскую), у Шостаковича — тоже возлюбленную (Генриэту Домбровскую), у Молотова — жену (Жемчужную). Он ещё придумал не сообщать родственникам о казни их близких, формулировать приговор судебной тройки как «заключение без права переписки». Миллионы людей, продолжая надеяться, вели себя тише воды. Заставить даже мёртвых служить своим политическим целям — разве для этого не требуется воображение?

А Гитлер? Хорошо зная мировую историю, он мог помнить, что накануне Варфоломеевской ночи католики Парижа незаметно рисовали мелом крест на дверях своих соседей-гугенотов. Но он также хорошо знал законопослушность граждан немецкого государства. И он просто выпустил указ, обязывающий евреев самим нашить на свою одежду жёлтую звезду. Это ли не проявление творческой смекалки?

Мао Цзедун, который во многих своих кампаниях подражал Сталину, в одном важном вопросе повёл себя по-другому. Зачем нам тратить время и деньги на строительство лагерей, тюрем, подъездных железных дорог? Мы упростим процесс до предела: пошлём палачей прямо в дома «врагов народа». И ликование народных масс было наградой изобретательному постановщику зрелищ.

Если мы будем помнить о художественной жилке наших героев, многие их поступки могут предстать в новом свете или хотя бы получить подобие объяснения. Да, мы ценим в людях объективность, скромность, терпимость. Но кому нужен объективный, скромный, терпимый художник? Разве он может создать что-нибудь неповторимое, новое? В их мире постоянно идёт междуусобная война, царит нетерпимость к творчеству других, история искусств переполнена баталиями разных творцов и их группировок. И это просто печальный поворот судьбы, что у режиссёра Сталина оказались в руках средства довести до логического конца своё отталкивание от творчества режиссёров Мейерхольда и Михоэлса.

Выше говорилось о том, что все пятеро фараонов не раз демонстрировали незаурядную смелость перед лицом физической опасности. Однако оставалась одна вещь, которой они втайне очень боялись: СТАТЬ ПОСМЕШИЩЕМ. А им случалось совершать много нелепых ошибок, попадаться на явном вранье, изрекать несусветную чушь, которые легко можно было подвергнуть осмеянию. И из чьих уст могла бы вырваться ядовитая стрела насмешки? Кто всегда готов острить, иронизировать, глумиться даже над великим и священным? Кто собирается по вечерам на тесных кухнях и травит анекдоты, даже про Маркса, Ленина и других вождей? Всё он, всё тот же потенциальный фракционер, изменник, диверсант, саботажник — неуловимый и вездесущий дальнозоркий. И остаётся единственный способ не стать смешным в его глазах: сделаться таким страшным, что ядовитая ухмылка замёрзнет на губах насмешника.

В этом смысле показательна несоразмерная ненависть Сталина к Зощенко. За что можно было так свирепо накинуться на писателя, честно смешившего миллионы советских граждан, никогда не допускавшего идеологических промахов, послушно подписывавшего письма в газеты с осуждением «шпионов и врагов народа»? Сам Зощенко был изумлён, он никогда не чувствовал себя противником режима. Все обвинения в его адрес, перечисленные в докладе Жданова, выглядят жалко и неубедительно.

Я уверен, что главной причиной ненависти «лучшего друга писателей» была опубликованная уже в 1930-е годы «Голубая книга». Когда Сталин читал включённые туда бесподобные саркастические описания монархов, тиранов, завоевателей, римских пап, он не мог не примеривать их к себе. Вот умрёшь, и непременно «пойдёшь в посмешище — найдётся щелкопёр, бумагомарака, в комедию тебя вставит… Чина, звания не пощадит, и будут все скалить зубы и бить в ладоши… Я бы всех этих бумагомарак! У, щелкопёры, либералы проклятые! Чортово семя! Узлом бы вас всех завязал, в муку бы стёр вас всех, да чорту в подкладку!».[658]

Пойду дальше и рискну высказать предположение, что и в судьбе Зиновьева и Бухарина роковую роль сыграл страх вождя сделаться посмешищем посмертно. Они оба к концу 1930-х были лишены всякой власти и влияния, не представляли для «Кобы» никакой угрозы, публично признавали его мудрость и правоту. Но живой свидетель, лично знавший тебя в течение двадцати лет, всегда может извлечь при желании из памяти горы совершённых тобой глупостей, промахов, смехотворных заявлений, не говоря уже о прямых преступлениях. Допустить, что его давнишние оппоненты переживут его и потом дадут волю своим острым перьям, вождь просто не мог. То же самое двигало им, когда он отправлял убийц к Троцкому, который как раз к 1940 году, находясь в Мексике, заканчивал двухтомную биографию своего врага.

Наследники фараонов постепенно обнаруживали, что избавляться от дальнозорких можно и более мягкими способами, чем террор: открывая возможность для эмиграции. Беспрецедентная кампания по выезду советских евреев «для воссоединения семей», начавшаяся в 1972 году, дала возможность уехать почти двум миллионам, это выпустило накопившийся пар и позволило режиму просуществовать ещё пятнадцать лет. Примеру СССР последовал Кастро, в апреле 1980 года он разрешил уехать с острова 125 тысячам желающих, на американских кораблях, спешно перевозивших их во Флориду из порта Мариэль. Операция на официальном языке называлась «избавление от мусора». К толпе рвущихся на свободу добавили 25 тысяч уголовников, среди которых было несложно замешать пополнение для кубинской агентуры в США. Дальнозорким вьетнамцам так и не удалось найти постоянного пристанища в мире, но они продолжали бежать из страны по морю миллионами после падения Сайгона.